Филлис Джеймс - Череп под кожей

Рука Бакли дернулась на тетради для записей в твердой обложке. Он подумал: «Боже, он что, делает это специально?» Эта небольшая дерзость, разумеется, была намеренной. Но откуда Горриндж мог узнать о привычке шефа ссылаться на старые дела? Он поднял глаза, но не на Грогана, а на Горринджа, и увидел на его лице невинное выражение. И именно к нему обратился Горриндж:

– Задолго до вас, сержант, констеблем был Гаттеридж, которого в 1927 году застрелили два угонщика на Эссекс-кантри-лейн. За это преступление повесили бывшего заключенного Фредерика Брауни и его подельника Уильяма Кеннеди. Когда его убили, один из них прострелил ему оба глаза. Тогда решили, что причина в суеверии. Преступники верили, что в зрачках жертвы отражается лицо злодея. Сомневаюсь, что убийца по своей воле станет смотреть в глаза жертве. Любопытный поворот такого во всех отношениях скучного и омерзительного дела.

Гроган закончил рисовать. Он изобразил план комнаты. Теперь, когда они молча наблюдали за ним, он набросал на большой кровати маленькую фигурку, словно сложенную из спичек, с разметавшимися по подушке волосами, и в самом конце аккуратно вывел лицо. Потом накрыл рисунок своей большой ладонью, вырвал страницу из блокнота и скомкал ее в кулаке. Этот жест отличался необычной жестокостью, но его голос прозвучал тихо, почти кротко:

– Благодарю вас, сэр. Вы нам очень помогли. А теперь, если вам больше нечего нам рассказать, вы, несомненно, пожелаете вернуться к гостям.

Когда в комнату вошел Айво Уиттингем, Бакли, смущенный, быстро опустил глаза и стал перелистывать страницы блокнота, надеясь, что Уиттингем не заметил его взгляда, исполненного ужаса и удивления. Лишь раз в жизни ему довелось увидеть тело столь истощенное – и это был его дядя Джерри в последние недели заболевания раком. Он проявлял к дяде такую любовь, какую только мог. И затянувшаяся агония родственника привела Бакли к мысли: если тело может вот так поступить с человеком, то человек должен сделать что-то в отместку. С тех пор он решил научиться купаться в наслаждениях, не испытывая вины. Может, он и стал бы веселым гедонистом, если бы амбициозность и осторожность, присущие его натуре, не оказались сильнее. Однако он не забыл ни ту горечь, ни ту боль. А Айво Уиттингем в очередной раз напомнил ему об этом. Его дядя смотрел на него такими сияющими глазами, словно в них светились все остатки его жизни и рассудка. Уиттингем уселся, схватившись за подлокотники костлявыми руками, но, когда заговорил, его голос показался удивительно сильным и непринужденным.

– Эта обстановка навевает неприятные воспоминания о посещении кабинета директора школы. Из таких визитов редко выходило что-то хорошее.

Это заявление прозвучало непочтительно, и Грогану вряд ли понравилось такое начало разговора. Он резко ответил:

– В таком случае предлагаю закончить как можно скорее. Насколько нам известно, вы хорошо знали мисс Лайл.

– Вам также может быть известно, что я знал ее довольно близко.

– Вы намекаете, сэр, что она была вашей любовницей?

– Едва ли это подходящее слово для описания столь нестабильной связи. «Любовница» предполагает некое постоянство, даже какую-то респектабельность. Сразу вспоминается уважаемая миссис Кеппел [32]и ее король. Было бы правильнее сказать, что мы встречались для плотских утех на протяжении шести лет, когда выдавалась возможность и когда ей этого хотелось.

– Ее супруг знал об этом?

– За это время она успела его поменять. Наши отношения пережили более, чем один брачный эпизод. Но я полагаю, вас интересует только Джордж Ральстон. Я ему никогда не рассказывал. Не знаю, говорила ли она. А если вы задаетесь вопросом, не желал ли он отомстить, то эта мысль просто абсурдна. Почему бы ему не подождать, пока высшие силы, или судьба, или удача – во что бы вам ни было угодно верить – не избавят его от меня навсегда? Ральстон не дурак. А если вы хотите спросить, не отправил ли я даму на тот свет раньше себя, мой ответ – нет. Мы с Клариссой Лайл исчерпали возможности друг друга в этом отношении, да и потратили друг на друга достаточно времени. Однако я мог убить ее. Шанс у меня был. Я весь день просидел один в своей комнате в непосредственной близости от нее. На тот случай, если вы еще не уточнили: она находится на том же этаже, что и комната Клариссы, всего в пятидесяти футах от нее, и выходит на восточную сторону замка. У меня был доступ к орудию убийства, поскольку я был в числе тех, кому продемонстрировали мраморную конечность. Полагаю, мне бы даже хватило сил. И, думаю, она открыла бы мне дверь. Но я не убивал ее и не знаю, кто это сделал. Вам придется поверить мне на слово. Обратное я доказать не могу.