Филлис Джеймс - Череп под кожей

Во всех остальных цитатах содержались угрозы, которые рознились по степени ужаса, внушаемого жертве. В строках Кристофера Марлоу слышалось смутное отчаяние: «У ада нет границ, как нет у ада и пределов в одной лишь точке мирозданья, ибо где мы – там есть и ад. А где есть ад, нам только быть и надлежит». Едва ли можно было истолковать эту фразу как угрозу, хотя сквозивший в ней нигилизм, модный в те времена, мог не понравиться человеку с тонкой натурой. Еще одна цитата Марлоу была получена шестью неделями раньше: «Осталось жить тебе не больше часа, а после будешь ты навеки проклят». Вот здесь уже все было предельно ясно, однако угроза оказалась беспочвенной: Кларисса прожила гораздо больше отпущенного часа. И все же Корделии казалось, что с течением времени цитаты становились все более зловещими и специально подбирались так, чтобы напряжение от фраз, напечатанных под изображением гроба, постепенно нарастало – от «Надеюсь, вам понравилась змея» [14], до зловещих строк из «Генриха VI»: «Вниз, прямо в ад, так и скажи, что я тебя туда отправил».

Если взять все письма в совокупности, постоянное повторение темы смерти и ненависти производило гнетущее впечатление, глупые детские картинки дышали угрозой. Корделия начала понимать, как эта тщательно продуманная программа по запугиванию могла повлиять на чувствительную и ранимую женщину – на любую женщину, если уж на то пошло. Как это могло омрачить ее утро, превратить в кошмар любое рядовое событие вроде посещения почты, появления письма на подносе в коридоре или конверта под дверью. Легче всего было посоветовать жертве злоумышленника спустить эти пасквили в унитаз, как обычный мусор, чем они и являлись. Но в любом обществе все еще жив страх перед силой тайного врага, служащего дьяволу и желающего несчастному погибели. Здесь поработал некто обладавший незаурядным, наводящим ужас умом. И Корделию совсем не радовала мысль о том, что причастный к анонимным письмам человек, вероятно, будет находиться в числе гостей на острове Корси, что за взглядом одного из тех, с кем она встретится за столом, могут скрываться такие злые намерения. Корделия вдруг подумала, что Кларисса Лайл может оказаться права и ей действительно угрожает реальная опасность. Потом она отбросила эту мысль, убедив себя, что записки уже начали действовать и на нее. Убийцы не афишируют своих планов за несколько месяцев. Но разве не бывает исключений? Для души, поглощенной ненавистью, акт убийства мог показаться слишком коротким, слишком мимолетным, чтобы испытать удовлетворение. Есть ли в окружении Клариссы Лайл настолько жестокий враг? Человек, мечтавший сначала насладиться ее страданиями, медленно разрушая ее психику постоянным запугиванием и провокациями, которые погубят ее карьеру, и только потом убить ее?

Корделия вздрогнула. Дневное тепло ушло, ночной воздух, проникающий через открытое окно, даже в этом городском гнездышке нес с собой привкус смерти и резкий запах, присущий осени. Она отложила последнюю записку и закрыла папку. Ей были даны четкие указания: беречь Клариссу Лайл от любых беспокойств и волнений перед субботней постановкой «Герцогини Амальфи» и, если удастся, выяснить, кто отправляет ей письма. Именно это она и постарается сделать.

Когда викторианский Спимут, к удивлению жителей, сменил простые уличные фонари на газовые, обошлось без взрывов и прочих неприятностей. Не нашлось причин у него отказаться и от новой железной дороги. Приняв неизбежное, власти Спимута поступили как в Кембридже и, ко всеобщему неудобству, построили дорогу подальше от города. Очаровательная маленькая станция располагалась всего в четверти мили от статуи королевы Виктории, отмечавшей центр променада. Корделия, выйдя на залитую солнцем улицу с сумкой в одной руке и портативной пишущей машинкой – в другой, обнаружила пеструю вереницу ярко раскрашенных домов, растянувшуюся вдоль отделанной камнем крошечной пристани, за которой виднелся пирс и мерцающее море. Она едва не расстроилась, что ей пора уходить. Здание станции, выкрашенное белой краской, и изогнутая крыша с узорами из кованого железа, тонкими, словно кружево, напомнили ей картинки из летних изданий еженедельного детского журнала, на которых море всегда было голубым, песок – ярко-желтым, солнце изображалось как золотистый шар, а весь этот счастливый чудо-городок обрамлялся железной дорогой. Только миссис Уилкс, самая бедная из ее приемных матерей, покупала ей детские иллюстрированные журналы, и лишь ее Корделия вспоминала с теплотой. Быть может, не просто так подумала она о ней теперь.