Владимир Лорченков - Гавани Луны

Все пытаешься понять, где она? – сказала Рина.

О чем ты? – спокойно удивился я.

В этот момент я и правда верил, что мне безразлична Юля. Рину можно было обмануть, только если ты начинал верить в ложь, начинал за секунду до того, как сказать ее. Если бы Рина решила стать моим агентом, я бы добился успеха на подмостках. Она вышлифовала меня в актера лучше любого театрального училища. Так что я и правда подумал: – какая еще девушка? Рина глянула на меня с подозрением, но уже чуть менее враждебно.

Почему мы не разводимся? – сказал я.

Перекладываешь ответственность на меня? – сказала она.

Пытаюсь понять, – сказал я.

Ну, попробуй, – сказала она спокойно, и я впервые за несколько лет увидел, что моя жена не хочет меня уязвить, и действительно предлагает мне попробовать ответить на вопрос, вставший перед нами обоими.

Деньги, – сказал я.

Немаловажно, – согласилась она. – Но и порознь мы с голода не умрем.

Это было правдой. Дом у реки мы бы себе уже не смогли позволить, но на две приличные квартиры в городе денег бы нам хватило. Детей мы не родили, и мне не пришлось бы платить ей алиментов. Она не работала, но у нее была куча богатых друзей, и некоторые из них часто ссужали ей деньги без процентов на долгие сроки. Она их никогда не возвращала. Предоставляла это мне. Но я знал, что, разойдись мы, она уже завтра же сломит еще кого-нибудь. Деньги не были для нее проблемой.

Ты меня любишь, – сказал я.

Но это не имеет значения, – сказала она.

Я кивнул. Мы оба знали, что наша любовь давно уже не имеет никакого значения. Подул ветер и тополя зазвенели листвой. Нет ничего красивее, чем звук тополя. По иронии судьбы, это дерево причиняло Рине массу неудобств, она ведь аллергик.

Тополя, которые мы могли спилить, спилили. Но за городком стояла роща вековых тополей, и до них добраться у нас не получилось. И слава Богу, добавлял я про себя иногда. Мне нравилось, как звучат тополя.

Красиво, правда? – сказала Рина. – Я о тополях.

Видишь, я в состоянии оценить врага, – сказала она.

Ты хочешь сказать, что я тебе враг? – сказал я.

Ты для этого чересчур слаб, милый, – сказала она, – пороху тебе не хватает на то, чтобы быть по-настоящему жестким.

Зато ты отдуваешься за двоих, – сказал я.

Верно, – сказала она задумчиво, и сказала, – тяжело тебе приходится?

Я все еще здесь, – сказал я.

Глаза у нее были, словно у сытой кошки. Все еще опасные, но ленивые, с поволокой. На минуту мне даже показалось, что я вижу перед собой Рину пятилетней давности. В чем причина того, что все мои женщины становятся прямой себе противоположностью после нескольких лет брака, подумал я. И еще – интересно, произойдет ли это и с Юлей?

Так я впервые подумал о том, что мы могли бы жить вместе.

Рина, словно что-то почувствовав, шевельнулась. Наваждение ушло, я снова видел перед собой жену. Дерзкую, жесткую, сволочную, слишком вросшую в меня, чтобы я мог уйти от нее. Как ноготь, вросший в палец ноги. Вырезать такие приходится хирургам.

Знаешь, какую ошибку допускают те, кто видят в статуях богов истуканов и идолов? – сказала Рина. – ну, ранние христиане, например?

Нет, – сказал я.

Им кажется, что это резные идолы, – сказала она – просто резные идолы.

Но ведь духи могущественны, но не обладают формой, – сказала она.

Статуя бога это его тело, – сказала она.

Тело, которое делали, чтобы дух снизошел в форму и принял ее, – сказала она.

Без тела, в которое он мог бы войти, дух беспомощен, он скитается по миру, он ужасен в гневе, но не может ничего сделать, пока у него нет рук, нет ног, нет тела, – сказала она.

Когда дух находит тело, он вступает в отношения с нашим миром, и он может здесь все,

Напоминает теорию о вселении бесов, – сказал я.

А бесы, милый, и есть боги, – сказала она.

И бесовски подмигнула.

Я пожал плечами, и, зная, что до рассвета осталось каких-то полчаса и ложиться спать не имеет никакого смысла, – предстояло выпроваживать старых, поить, развлекать, и принимать новых гостей, – выпил прямо из горлышка. Подержал во рту напиток и понял, что это коньяк. Это значило, что скоро начнет болеть голова. Я глотнул еще. Боль в голове не дает мне напиться, поэтому, если нужно пить много и долго, я предпочитаю коньяк. Рина глянула на меня с досадой.

Не пей, – приказала она.

Почему? – сказал я.

Выпив, ты становишься мерзким, тошнотворно пассивным, скучным мудаком, – сказала она.

Проще говоря, не впадаю в истерики, как ты, – сказал я.