Владимир Лорченков - Гавани Луны

Ты ревнуешь, – сказала она.

Нет, давно уже нет, – сказал я.

Бедный мальчик, – сказала она.

Она тебя не стоит, – сказала она с уверенностью.

Она прекрасна, но она чудовище, – сказала она со страхом, словно Рина вот-вот могла выйти из-за угла, метнув пол хвостом в роговых пластинах и ядовитых шипах.

Давай как-нибудь займемся сексом втроем, – сказал я.

Ты, я и Рина? – сказала она.

Я, ты, и твой тренер по фитнесу, – сказал я.

Я замужем за тренером по фитнесу, – сказала она, смеясь.

Стало быть, мы могли бы потренироваться вместе, – сказал я.

Он убьет меня, если узнает, – сказала она.

И Рина убьет тебя, если узнает, – сказала она.

Поэтому, уж лучше ей быть сейчас где-то мертвой, чем живой и здесь, – сказала она серьезно.

После чего, извиваясь, и все еще держась за мои волосы, – словно кровать

пучина, а моя голова – спасательный буй, – рассказала мне кое-что о сексе с тремя мужиками. За это время она успела трижды кончить, и лишь потом я позволил сделать это и себе. Люба приняла все. Она никогда не просила вас предохраняться. Это делало ее безумно привлекательной в глазах многих мужчин, но у некоторых, обуянных паранойей, – вроде меня, – это будило чувство тревоги. Как-то раз, во время особенно алкогольного периода, я решил, что непременно подцеплю от нее СПИД или какое-то заболевание – ну, из этих новых и модных заболеваний в медицинских журналах для всех. Поэтому я почти год избегал ее, а когда рассказал, она долго хохотала. Оказалось, Любовь гораздо осмотрительнее, чем мы думали, и каждый месяц проходит строгий медицинский осмотр. С другой стороны, не свидетельствует ли это уже об ее паранойе, подумал я. Люба, судя по всему, задремала.

Я встал, обмотал бедра полотенцем, и вышел из дома. Присмотрелся к лесу за рекой. Над ним вился какой-то дымок. Так и есть.

Надвигалась буря.

Флюгер на крыше начинал крутиться все сильнее.

Ветер со скрипом ласкал железо и оно поскрипывало в ответ.

Постояв еще немного и чувствуя, как обсыхает кожа на ветерке, я с удовольствием раскинул руки и закрыл глаза. На секунду мне показалось, что все случившееся – если вообще что-то случилось, – и правда не больше, чем похмельная тревожность. Но почему тогда исчезла Рина и как в комнате оказалась мертвая девушка с располосованным горлом? Если насчет Рины я еще мог строить какие-то догадки, – она и в самом деле могла шататься сейчас по всему городу, выпивая ужасающие количества спиртного и изрыгая проклятия в адрес своего проклятого мужа, – то насчет девушки у меня не было идей. Я смутно подозревал, что имею какое-то отношение к ее смерти, но совершенно не помнил, как она очутилась в доме. И момента смерти я не помнил. Если ее убил я, то почему она выглядит так умиротворенно? Мы не были знакомы – я был уверен, что не знаю ее, – и она бы испугалась меня. Но она не выглядела испуганной. Она выглядела… Словно женщина, которая получила самый сладкий поцелуй в своей жизни – и поцелуй этот был в шею, и неважно, что сделали его чем-то, очень похожим на нож для консервов. Тип пореза мне был знаком. Я не раз, крепко выпив, открывал консервы старым кривым консервным ножом – чертова Рина ленилась готовить, – и ранил руку, и рана выглядела именно так. Ветерок подул сильнее, и я понял, что лето кончилось. И жара его кончилась – именно сегодня, в это утро. Пусть еще месяц-два днями будет жарко, но лето сломалось, как ломается боксер, и это видят лишь его соперник да рефери, потому что они видят его глаза. Пусть для зрителей он еще – возможный претендент на победу, для тех, кто Знает, он проигравший.

И именно в это-то момент можно переключать телевизор, если вы смотрите поединок в трансляции.

Лето сломалось, и оно уже не выиграет. По крайней мере, в этом году. Ветерок стал пусть молодым, но уже ветром, и разгладил несколько морщин на моем лице. Будь у меня волосы длиннее, они бы разлетелись, как у девушки в подвале, подумал я.

Кто же ты? – сказал я ей.

… – ничего не сказала она.

Кто ты? – сказал я.

После чего открыл глаза и со смущением увидел соседку, молодую девушку, которую звали, кажется, Яна. Она стояла у невысокого забора между нашими участками, и смотрела на меня. В белой форме теннисистки, с ракеткой в руках, она выглядела весьма стильно. Если, конечно, не знать, что на животе у нее специальный сдерживающий пояс, благодаря которому ее брюхо не вываливается наружу, как у синьора Помидора из сказки про мальчика-луковицу. Как вы поняли, я цитирую Рину. Моя жена была не каким-нибудь примитивным существом вроде змеи или ядовитой ящерицы. Она могла убить и ради забавы. По мне так, хоть Яна и толстовата, она не лишена прелести полной девушки. Кожа у нее была свежей, улыбка – приятной, грудь – большой, что, впрочем, компенсировал и правда большой живот, и красивые красные волосы. Крашенные и обесцвеченные, добавила бы Рина. Но я мужчина, и мне простительно этого не замечать. Так что я просто улыбнулся соседке и виновато развел руками. Мол, жара. Она кивнула, внимательно глядя на меня, и продолжила стоять у забора. Я чувствовал себя чертовски неловко. Уйти сразу я не мог, так как признал бы этим, что выглядел идиотом – голый, с полотенцем на бедрах… Но и стоять дальше под ее внимательным, – хоть и дружелюбным, – взглядом, мне не хотелось. Насколько я знал, дом девушке достался от состоятельных родителей, которые и оплачивали ее теннис, ее бассейн, ее тренеров – кажется, это уже мода, – и ее ничегонеделание. Ей повезло. Уж в Молдавии-то девушка с ее внешностью и на собственном обеспечении выглядела бы не так свежо…