Елена Яковлева - Со мной не соскучишься

Я стояла и молчала, в сущности, мне нечего было возразить — меня часто использовали и не всегда по прямому назначению, — а он продолжал меня размазывать, как дерьмо по забору:

— Все, на что тебя хватало, — это ловко падать на спину. Ты с ним тоже проделывала свои штучки? Например, эту… — Он склонился надо мной и зашептал на ухо нечто такое, от чего даже я покраснела.

Потом намотал мои волосы на кулак и подтащил к креслу, толкнул вперед, так что я перегнулась пополам на одном подлокотнике, а о другой ударилась грудью. Этот подонок навалился на меня сзади, и в течение всего «сеанса» его расстегнутый брючный ремень при очередном приступе страсти больно хлопал меня по ягодицам, а в зеркале серванта я видела свое лицо, потное, с закушенными губами и бешеными глазами…

Он опять сидел в кресле, а я валялась на полу. Привычная картина: взлохмаченные волосы, заплаканное лицо, только синяка под глазом не хватало, чтобы все было как в моей прежней жизни с Кареном. На этот раз синяков он мне не наставил, очевидно, только потому, что мне предстояло продолжение спектакля по его же сценарию. Впрочем, слез он от меня не дождался, я не желала плакать, я хотела мстить.

— Как я тебя ненавижу! — выдохнула я ему в лицо. — Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу! Когда-нибудь я тебя убью, я тебя непременно убью!

— Ого, вот это страсть, вот это темперамент! — расхохотался он. — Так уже лучше, а то какой-то полудохлый окунь. Для твоей роли нужны страсть и темперамент.

— А ты не боишься, что моей страсти и моего темперамента хватит для того, чтобы все рассказать Рунову?

— Нет, не боюсь, — парировал Карен спокойно, но глаза его тем не менее налились бычьей кровью. — Ты не такая идиотка. Как только развяжешь язычок, сразу окажешься между двух огней: между мной и Руновым. Он ведь тертый калач и не привык верить Мариям-Магдалинам. Кончаем дискуссию, наводи марафет — тебе пора возвращаться, а то твой Ромео начнет беспокоиться.

Я встала с полу и расчесала волосы, выхода у меня и в самом деле не было.

— И не забудь: за тобой все, что касается этой прыгуньи. Особенно ее последние дни: что делала, где бывала, куда они ходили вместе, — напутствовал Карен, пока я собирала на полу шпильки. — И никакой самодеятельности, все строго по сценарию. Дома особенно не сиди, выходи с ним в рестораны или еще куда-нибудь. Попроси, чтобы поводил тебя там, где любил бывать в юности. Короче, работай головой, а не только противоположным местом. И помни: за тобой все время наблюдают, поэтому не дури. Да, избавься от этого сопляка, ни к чему ему постоянно ходить за тобой по пятам. И меньше пей.

С этими словами он раскупорил мою бутылку «Столичной» и вышел из комнаты. Я услышала, как он выливает водку в унитаз. Напоследок он придирчиво меня оглядел и вытолкнул за дверь, напутствуя: «Будь умницей, крошка».

— Ты где была?

Мальчик готов был меня растерзать, просто не знаю, что его удерживало.

Я спокойно, насколько это было возможно после встречи с Кареном, снимала шубу перед зеркалом в прихожей. Мое отражение уже мало напоминало девушку в лодке: поникшие плечи, лицо бледное, как непропеченный блин, и глаза бездомной собаки.

— Ты меня слышишь или нет? — бесновался Мальчик, который носился вокруг меня кругами.

Я хранила безразличное ледяное молчание, совершенно неосознанно выбрав тактику, способную сокрушить самую крепкую нервную систему: не обращать на него внимания.

Мальчик в конце концов не выдержал — унялся, пригрозив напоследок:

— Ну хорошо, так и доложим. Тебе же хуже будет.

«Вряд ли мне когда-нибудь будет хуже, чем теперь», — подумала я.

Когда я вошла в гостиную, Мальчик расположился перед телевизором, нервно щелкая переключателем дистанционного управления. На экране с завидной периодичностью возникали то говорящие головы, то мельтешащие ножки, разумеется, перемежаемые назойливой рекламой.

Я хотела уйти в свою комнату, но передумала. С моей стороны было бы верхом легкомыслия оставлять поле боя противнику, иначе Мальчик встретил бы Рунова первым и еще неизвестно что бы про меня наговорил. Наконец Мальчик бросил свои забавы с электронным пультом, остановившись на первой программе, и на экране тут же объявилась очередная говорящая голова, к тому же принадлежащая режиссеру — создателю бездарного шедевра, того самого, в котором я полоскала свою рыжую гриву в прохладной воде, полной тины и лягушек.

Маэстро вещал, закатив глаза и щедро пересыпая свой витиеватый монолог красивыми словечками типа «аура» и «образ». Рядом сидел женоподобный телеведущий, безуспешно пытающийся улучить момент, чтобы вставить собственное мудрое замечание. Каково же было мое удивление, когда он его все-таки вставил, и прозвучало оно следующим образом: