Владимир Данихнов - Колыбельная

— Когда земля на могиле осядет, поставим большой гранитный памятник, — сказал папа Меньшова.

— Обязательно поставим, — сказала мама Меньшова.

— Плохо, что он так и не женился.

— Плохо.

— Был бы внучок.

— Да.

— Или внучка.

— Хотя бы так.

Линии дождя перечеркнули небо.

— Природа по нему плачет, — сказал папа Меньшова.

— Завтра обещали дождь со снегом, — вспомнила мама Меньшова. — А тебе в налоговую идти.

— Да уж.

— Наденешь шарф.

— Не надену.

— Обязательно наденешь.

— Не надену. Он колючий. У меня от него шея чешется.

— Наденешь! И знать ничего не хочу.

Они уехали, продолжая спорить. К могиле, в которой лежал Меньшов, подошел Чуркин. Он хотел принести на могилу цветы, но, зайдя в цветочный ларек, увидел, что цветы стоят слишком дорого, и не стал их покупать. Вместо этого он купил сто граммов водки в запечатанном стаканчике, чтоб выпить возле могилы, но не донес, выпил по дороге. Теперь он стоял, опустив руки, и смотрел на портрет Меньшова. Меньшов на портрете улыбался. Чуркин не помнил, чтоб Меньшов улыбался при жизни. Наверно, улыбку ему приделали в фотошопе. К соседней могиле подошел пьяный мужчина по фамилии Горбов. Горбов шатался. Он повернулся к Чуркину и спросил, не знает ли он, где похоронена Вера Щетинина. Чуркин промолчал. Вера Щетинина, повторил Горбов, моя бывшая жена; неделю назад она умерла, а я как раз был в командировке в Будапеште. Чуркин хранил молчание.

— Эй, я с тобой разговариваю, — разозлился Горбов. — Что, ответить в падлу?!

Чуркин развернулся и ушел. Горбов погнался за ним, чтоб набить морду, но споткнулся, упал и растянулся в грязи, роняя в сырой чернозем злые слезы. Он перевернулся на спину и увидел над собой свинцовую плиту неба. Как крышка гроба, подумал Горбов. Капли дождя упали ему на глазные яблоки, и он прикрыл холодные веки, представляя себя куском льда. Вспомнил Веру и то, как они были счастливы, пока не поженились, а после свадьбы всё время ругались и видеть друг друга не могли. Через полгода развелись. После развода Горбов сильно скучал по Вере. Вера вышла замуж повторно и через год умерла от кровотечения во время родов. Из-за этого случая был крупный скандал в НИИ акушерства и гинекологии; кого-то даже уволили, но, по обыкновению, не того, кого следовало бы. Обо всем этом думал Горбов, лежа на кладбище под дождем. Затем он встал, снял с себя грязную куртку и побрел домой с курткой в руках. Прохожие смотрели на него и думали: вот идет горький пьяница, а Горбов ни о чем не думал, потому что его Вера умерла навсегда.

Чуркин жил в ожидании ареста. Он собирался пойти в полицию, чтоб прекратить это страшное ожидание, но под любым предлогом откладывал поход. То за едой сходить надо, то в ЖКХ, то еще что-нибудь. Выходные Чуркин проводил на холодном полу среди остатков пищи, шмыгая носом. В воскресенье около полудня раздался звонок в дверь. Чуркин погладил на прощание портсигар и пошел открывать, смирившись с неизбежностью российского правосудия. На пороге стояла Антонина Пална. Антонина Пална была пожилой женщиной с химией на голове. Редеющие волосы Антонины Палны падали на маленькие слезящиеся глазки, обрамленные сетью морщин. Более всего Антонина Пална любила поговорить о себе. Нельзя сказать, что ей была интересна эта тема, но кроме себя она ничего не знала и знать не хотела. В молодости Антонина Пална была красивой девушкой: коса до пояса, кожа гладкая, грудь упругая; звали ее тогда Тонечкой. К Тонечке сватались разные мужчины, но Тонечка всем отказывала, потому что ждала единственного и неповторимого. Единственный и неповторимый не приходил. Со временем Тонечка состарилась, и ее стали звать Антонина Пална или просто Пална. Пална жила в одиночестве на четвертом этаже под квартирой Чуркина. Она давно заметила, что из квартиры Чуркина тянет чем-то несвежим, и решила заявить соседу свой решительный протест. Однако сразу к нему не пошла, потому что в любой момент могли принести пенсию; она боялась пропустить этот важный момент. Получив пенсию, Пална первым делом позвонила младшей сестре. В течение часа она объясняла той, почему жизнь у нее не удалась. Затем Пална положила большую часть пенсии в конверт и отнесла деньги средней сестре, которая после смерти мужа в одиночестве содержала безработного тридцатилетнего сына. Вид расстроенной сестры, сильно сдавшей за последнее время, и ее охламона сына, потягивающего пиво на диване, подлокотники которого блестели от засохшего жира, привел Палну в чувство; она почувствовала, что не зря осталась старой девой. Это приятное чувство поддерживало ее несколько дней, в течение которых она забывала пойти к соседу. В конце концов запах стал невыносимый. Пална привела себя в порядок и поднялась на пятый этаж. Чуркин открыл сразу. Вид у него, по мнению Палны, был бомжеватый. Она молча рассматривала поношенный наряд Чуркина. Чуркин глядел куда-то поверх головы Палны. Он ожидал увидеть полицейских с наручниками. Но полицейских с наручниками не было. Чуркин высунул голову на лестничную площадку, внимательно огляделся: никого. Он закрыл дверь. Пална постучала снова. Чуркин открыл.