Анна и Сергей Литвиновы: Ныряльщица за жемчугом

Надя на своей работе в научной библиотеке давно привыкла к отрешенным творцам, настолько не от мира сего, что не умели мобильными телефонами пользоваться и могли в читальный зал в пижамных брюках явиться — потому что над монографией задумались и забыли одеться. Но дело в том, что ее-то саму никогда не привлекала участь сиделки при гении. В Димке она полюбила в первую очередь защитника. Мужчину. Надежду, опору. И Полуянов, худо-бедно, с ролью главы семейства справлялся. Пусть без «золотых гор», но их ячейку общества обеспечивал. И хулиганов, когда Димочка рядом, можно было не бояться. И ухаживать он умел. И в ванну с шампанским однажды ее затащил. И весело с ним. Но вот его беспомощность в быту Надю просто бесила. Димкина ведь вина — ничья больше! — что трубу прорвало. Да и сейчас что он в квартире натворил?! Как можно собирать грязную воду наволочкой и сливать помои в кастрюлю?! И как ей в связке со столь безответственным товарищем теперь делать ремонт?!

— Ты паркет когда-нибудь настилал? — буркнула Надежда.

— Я?! — изумился Полуянов.

— Ясно. А обои клеил?

— Клеем мазал. Давно, еще в школе, — задумавшись, вспомнил он. — Мама припахала. Но они отваливались все время, и она сказала, что сама доделает.

— Ничего, — отрезала Митрофанова, — научишься.

— Ой! — отмахнулся Дима. — Любишь ты, Надюха, из мухи слона раздувать! Подумаешь, беда! Зачем самому-то клеить? Найдем специально обученных людей, они все сделают.

— Трубы нам уже сделали!

— Ну, это ведь ты выбирала водопроводчиков.

Она не сразу нашлась, чем ответить на подобную наглость. Но Димка ответа и не ждал. Вместо этого проговорил деловито:

— Лучше ужин разогрей. И не терзай больше мой слух хозяйственными проблемами.

Надя почувствовала, что пунцовеет, но продолжить скандал не успела. Полуянов нахально обнял ее, прижал к стене и жадно прошептал в ухо:

— Лучше давай начнем с любви! Секс на развалинах, класс!

Она повырывалась пару секунд, а потом прильнула к нему, прижалась всем телом.

Даже Родион — и тот посмотрел с укором.

А Надя таяла в Димкиных объятиях — в разгромленной квартире, на пропитавшемся влагой ковре — понимала, что сейчас абсолютно счастлива.

…Когда все закончилось и Полуянов с деланым возмущением произнес: «Ты мне ужин наконец разогреешь?», она с задумчивым видом сказала:

— Когда симпатия, тебе в человеке нравится внешность. Когда нравится еще и характер — это влюбленность. А когда непонятно за что любишь — это и есть настоящее чувство… от которого крышу срывает.

— Ох, Надька, приятно слышать! Ты говори, говори еще! — расплылся в улыбке Дима.

— И еще я очень хочу от тебя ребенка. Такого же несносного, бестолкового и… и любимого. — Митрофанова, расчувствовавшись, всхлипнула и виновато взглянула на Димку. Если она заикалась о детях, тот сразу мрачнел, замыкался в себе.

Вот и сейчас он досадливо пробормотал:

— Ты опять, Митрофанова?! Тоже мне, нашла время! Полный кризис, ремонты, судебные иски — а ты все о детях!

— Ерунда! — отмахнулась она. — Люди и во время войны детей делали. Прямо в окопах.

— Надежда! — повысил голос Полуянов. — У тебя совесть есть? Мало что я во всей квартире полы вымыл? Не кормлен и утомлен бурной страстью? Ты мне еще и нервы будешь мотать?

— Имею право, — улыбнулась она. — Хоть иногда, — и пошла на кухню.

Но когда, включив плиту, перемешивала мясо с овощами, в сковородку упала слезинка. Она продолжала всхлипывать, но тут из комнаты донесся голос Полуянова:

— Надюха! Ну куда нам с тобой детей заводить — в такой-то халупке?

— Да у тебя всегда найдется предлог! Халупка, маленькая зарплата, кредит за машину, плантация клубники, иски, финансовый кризис! — возмутилась Надя.

— Все, музычка, стоп! Лови мысль, пока не ушла. Предлагаю: ремонт — к черту! На обеих квартирах, — входя в кухню, продолжал Дима.

— Чего?

— Продаем их. За сколько возьмут.

— С ума сошел?!

— А себе покупаем хорошую «трешку». Или даже четырехкомнатную. Чтобы нормальная гостиная, спальня. Мне кабинет. Ну, и детская, если уж ты так настаиваешь.

— Дима!

Надя бросилась ему на шею, плакала, целовала. Он стоял лицом к плите и прекрасно видел, как подгорает вожделенная отбивная. Но — будучи истинным джентльменом! — ничего не сказал. Вечер все равно не задался, и очередная неприятность роли уже не сыграет.

— Я обязательно ее убью.

— Убивай. Сначала брата потерял — теперь сам пожизненное получишь, — равнодушно бросил хозяин.