Марина Юденич: Игры марионеток

Нет, не привиделось!

Слишком ярким было воспоминание.

Пустынное шоссе, залитое лунным светом, легкая — он всегда любил незатейливые мелодии с четким ритмическим рисунком — музыка плещется в динамиках, полностью заполняя собой салон.

Он расслабился?

Да, конечно. — А почему бы и нет?

Трасса была отменной: ухоженный асфальт, хорошее освещение. Машин в этот час было так мало, что теперь ему казалось: их не было вовсе. К тому же, знал эту дорогу, как свои пять пальцев.

Да, он расслабился.

Впереди был небольшой пригорок — он газанул на подъеме.

Потом — не слишком крутой спуск, он и не собирался тормозить — так поступал всегда.

Машина плавно нырнула в распадок, приятно ускоряя бег. Короткий миг маленькой водительской радости….

Нет, не привиделось!

Все произошло именно тогда.

Странная какая-то, то ли бегущая, то ли — струящаяся фигура, залитая бледными сиянием.

Отчаянный импульс.

Бешенное, на пределе возможного, напряжение.

Живая плоть человека слилась с железным телом машины.

Физически, а не иллюзорно, он чувствовал, как они цепляются за асфальт, гася обороты двигателя, пластаются по гудрону, пытаясь противостоять естественным законам.

Удар.

Женское лицо за лобовым стеклом, так близко, что отчетливо различимо выражение безмерного удивления, которое застыло на нем.

Возможно, навеки.

Нет, не привиделось!

Но куда, черт побери, она подевалась?! Лунная незнакомка с удивленным лицом.

Выйдя из машины, он не взглянул на часы, и теперь не мог с уверенностью сказать, сколько времени продолжает поиски.

Минуту?

Пять?

Десять?

Мгновенья неощутимо проносились в лунном безмолвии, срываясь в бесконечность.

Впрочем, аварийные огни, пульсировали рядом, из чего следовало, что осмотрен совсем небольшой участок дороги.

Значит, она должна быть где-то рядом.

Послушайте, с вами все в порядке?

Он заговорил неожиданно громко, почти закричал.

Идиотский штамп — неуклюжий перевод стандартного «you o» key?» — тоже перекочевал в сознание с экрана.

Крутые голливудские ребята в сложных ситуациях, а точнее, в их финале, непременно задают этот вопрос тем, кто, по их мнению, мог еще остаться в живых.

В любом другом случае вопрос прозвучал бы глупо.

Сейчас помертвевшие губы, против его воли, произнесли нечто кощунственное.

Ибо он совершенно уверен был в том, женщина мертва.

Странная уверенность в том, чего вроде бы никак нельзя было знать наверняка, скоро получила подтверждение.

Бледное, расплывчатое пятно в темном провале обочины было неподвижным, и рождало довольно ясное представление о лежащем на земле предмете, вещи, словом — субстанции неодушевленной.

Он подумал: наверное, это ее платье.

И не ошибся.

Светлое тонкое платье, из какой-то струящейся, приятной на ощупь ткани, название которой он не знал.

Странно, но другой одежды на женщине не было: ни крутки, ни плаща, ни даже легкой кофточки или шарфа.

Сейчас его поведение было полностью подчинено тому осколку сознания, который оценивал случившееся невозмутимо, с холодной проницательностью стороннего наблюдателя или эксперта.

Потому, наверное, нашлись силы внимательно осмотреть тело.

Тщательно, но безо всякой надежды, он попытался нащупать пульс, сначала — на тонком запястье и, а после — на шее, в том месте, где обычно едва заметно подрагивает сонная артерия.

Потом, вспомнив еще один, где-то подсмотренный медицинский прием, приподнял безжизненное веко, и аккуратно, кончиком мизинца коснулся глазного яблока — реакции не последовало.

Он медленно провел руками вдоль тела, пытаясь на ощупь обнаружить повреждения, но не нашел ничего и только отметил, что гладкая кожа женщины на удивление холодна.

«Странно — подумал он, продолжая свои исследования — но ведь она погибла только что, несколькими минутами раньше, когда же успела остыть?»

И тут же нашел ответ.

Холодно.

Теперь была уже ночь, хоть и весенняя, майская, но все же довольно прохладная, а женщина одета в тонкое платье.

Она просто замерзла, потому и кожа так холодна.

Но почему она так странно одета?

Руки, между тем, коснулись ее головы.

Пальцы немедленно запутались в свободно распущенных, тонких волосах, довольно длинных, и вроде бы, — светлых.

В лунном сиянии лицо женщины казалось странным.

Неживым-то уж точно.

Но еще — неземным.

Тонким, прозрачным, хрупким.

С правильными, но мелкими чертами, слишком острыми, что, несомненно, вредило ее красоте.