Сергей Сибирцев - Московские этюды

То есть разумом-то я понимаю: надо бы встряхнуться, разуть хорошенько глаза, продрать их от семидесятилетней социалистической спячки, аэробической зарядкой размять затекшие члены, наморщить, как подобает интеллигенту, свой широко обозримый лоб...

Я, господа хорошие, вероятно, сумел бы еще пару-другую энергетически заряженных русских глаголов припомнить с тем, чтобы предложение размахнулось аж!.. и поразить бы своей энергетической глагольной удалью и неутомимостью, но...

Но ей богу же, братцы мои, господа любезные, - неохота. Ну, вот неохота и все тут. И потом, - чего это ради я должен отнимать у вас зрение и ваше драгоценное время, которое в данный исторический момент все равно что наличные и возможно таки в чужеземных монетах.

Одним моим художественным глаголом, - который должен по художественным (пушкинским) законам жечь ваши оледенелые сердца, - меньше, а в итоге в натуральном выигрыше: одной монетой стало больше в вашей личной казне.

Демократическая, вернее, диалектическая закономерность, где меньше русского жгучего глагола, там больше звонкого и отнюдь не самоварного металла, на вид обыкновенного, желтого, червонного, и на ощупь-вес заурядного увесистого, но такого утонченного, изысканного для знатока. Знатока женских чар и прочих прелестей.

Да, милые сударыни, ведь все ради вас. Все эти демократические перетряски, переустройства все ради вашего благосклонного, ласкового, зовущего, предвещающего нечто непременно неземное взгляда...

Взять меня, - человека психически травмированного благополучной семейной уравновешенной жизнью, - чего такого неземного может посулить мне моя законная суженая, любовно глазея на меня своими такими привычными и родными?

Оказывается, может. На днях моя суженая мило заявила:

- Дорогой мой! Или ты начинаешь примерять роль, которая подобает истинному мужчине... Андрюшенька Штольц, вот идеал мужа! Или я даю тебе развод!..

Моя многолетняя единственная женщина дает мне, дурню, свободу...

Ура! господа хорошие. Слава демократии и ее демвождям!

Ура...

На следующее утро я пошел устраиваться в миллионеры.

1992 г.

РАССКАЗЧИК

(профессиональное)

Когда вдруг интересуются моей истинной, что ли службой, - я некоторое время мнусь, то есть этак конфузливо гмыкну, но все равно отвечу с не идущей моей грубоватой, грубо слепленной физиономии застенчивостью:

- Знаете ли... нынче я не служу. Нынче я просто сижу дома и, сидя за столом... служу. Я, знаете ли, - сочиняй рассказы. Да, вот именно, обыкновенно я сочиняю короткие рассказы. А затем, когда их будет достаточно для небольшой книжки, несу в издательство. Ну а затем обыкновенно жду... То есть обыкновенно жду месяца три. Затем звоню редактору отдела... Впрочем, это вам малоинтересно.

Если вдруг случается быть в гостях, то хозяйка меня представляет так:

- А это наш писатель, будьте знакомы...

А я тут же непременно наливаюсь конфузливым морковным соком, и после того, как в моей обыкновенной внешности пробуют отыскать что-то необыкновенное, что-то значительное, писательское...

И я что-то обыкновенное бубню, вроде:

- Ну, знаете ли... я сочиняю обыкновенные рассказы. Знаете ли, не больше, чем пол-листа. Сижу, знаете ли, и сочиняю, что в голову взбредет... Почему-то печатают. В Союз, знаете ли, писателей приняли. В Литфонд тоже, знаете...

И всем сразу становится легко и приятно, и никто не испытывает неловкости, ущемленности в моем присутствии, потому что оказывается: их познакомили не с писателем, а просто с обыкновенным человеком, который ко всему прочему не занимает никакой значительной должности, а как какой-то ненормальный сидит себе дома и сочиняет, что взбредет в голову...

И я тоже успокаиваюсь и перестаю наливаться вегетарианским соком. Я догадываюсь: эти милые простые люди думают сейчас так: "Уж рассказик-то сочинить я и сам не дурак! А напечатать... Да у этого типчика наверняка знакомства там разные. Вот дурака и печатают!"

И, знаете, мне лично по душе, что в данную минуту обо мне думают не очень, что ли прилично. Мне совершенно не нужно быть в центре чьего-то внимания. Я вообще никогда не стремился в людской эпицентр. Мое место в массовке. Мое истинное призвание в этой жизни всегда быть в толчее, в очередях, в общественном транспорте и прочем общедоступном.

Хотя надо признать, что нынешнее общедоступное скорее можно причислить или приравнять к тяжко доступному... Чтобы купить пакет молока, триста грамм масла, колбасы обыкновенной, от которой гордые кошки нос воротят, - знаете ли... И это-то в матушке-столице, в Москве...