Алан Уильямс: Дневники Берии

Мы поболтали немного, и мне стало ясно, что она примерная комсомолка, по я чуял в ней некоторую искушенность. А ее улыбка приводила меня в экстаз. Я хорошо рассчитал момент, рывком расстегнул молнию, сдернул купальник и сжал рукой ее роскошную грудь, продолжая говорить. Я разговаривал с ней мягко, но строго, и она слушала меня серьезно, глядя на меня большими серыми глазами, невинно, как ребенок.

Потом я почувствовал, что растет возбуждение и, как дикий зверь, набросился на нее…

Когда все закончилось, она, к моему раздражению, начала плакать. Я дал ей вина, но она начала рыдать еще сильнее. Мне пришлось сказать ей сурово, что я важная персона, и, если она будет хорошо себя вести, ее пригласят принять участие в спортивном параде в Москве 18 июля. Это, кажется, ее немного успокоило. Мы еще выпили, и я завел мотор. Она сказала, что ей нужно вернуться к лодке, но я велел ей не беспокоиться и отвез ее в Гагру.

Мои грузины ждали у причала. Они обошлись с ней, как с почетной гостьей, а я уверил ее, что улажу с руководством вопрос о ее пребывании у меня в гостях до завтра.

На вилле мне сообщили, что профессора выудила из моря патрульная лодка, и он был без сил. Я распорядился, чтобы его посадили в вагон первого класса ночного поезда до Тбилиси. Я знаю Бесо и уверен, что он будет держать язык за зубами.

Людмила – так звали девушку – осталась на ночь, и мы хорошо развлеклись, я делал с ней все, что хотел, но она оказалась хорошей ученицей и уже больше не плакала.

Утром Рафик доставил ее на лодку для продолжения тренировок. Она сказала, что через восемь дней у нее день рождения, я взял это на заметку с тем, чтобы отослать ей в этот день цветы и шоколад в гостиницу.

Чарльз Уитмор, вице-президент компании «Атлантик Нешнл энд Дженирал Консолидейтед» поднял глаза, увидел, как мигнула зеленая лампочка, и голосок прощебетал: «В четверть второго у вас ленч с мистером Мискиным, мистер Уитмор».

Медленно, будто у него в руках был хрупкий инструмент, Уитмор вложил золотой карандаш в папку, закрыл ее, запер в ящик стола и ответил: «Сейчас спущусь, мисс Кист».

Уитмор был крупный мужчина с серым лицом и движениями полуинвалида. Сегодня он особенно тщательно запер дверь, прошел мимо галереи стеклянных офисов, переполненных оглушенными машинистками и шуточными надписями на стенах, и вышел в вестибюль, где за столами с золочеными ножками восседали хорошенькие секретарши.

Уитмор молча миновал их. В лифте он смешался с толпой спешащих на обед служащих, кое-кто ему кивнул, но в блеклых глазах Уитмора не промелькнуло и искры приветствия. Он был похож на человека, привыкшего путешествовать первым классом и вынужденного мириться с другими пассажирами как с неизбежным злом.

Снаружи у мраморного подъезда стоял заведенный седан, шофер ждал у обочины. Уитмор погрузился в полумрак салона, защищенного от света Мэдисон авеню матовыми стеклами. Машина отъехала на два квартала и направилась к тихому прохладному ресторану, где подавали свежие овощи, привезенные утренним рейсом Эйр Франс.

Гость уже был на месте и встретил его белозубой улыбкой. Уитмор буркнул приветствие и сел напротив. Появился официант и бесшумно поставил стакан охлажденного молока перед ним. Сай Мискин сидел с бокалом в руке, но не прикасался к мартини.

«Итак, сэр, каково решение?» – Мискин был подвижным коротышкой с непропорционально большой головой, качавшейся из стороны в сторону, когда он разговаривал, совсем как у игрушечной собачки, которую подвешивают на заднем стекле автомобиля. Черты его пухлого лица были нечеткими, за исключением широких жадных ноздрей и серых глаз, выделяющихся на фоне искусственного загара. Он работал у Уитмора главным редактором издательства «Бурн», одного из самых респектабельных и старых издательств в Соединенных Штатах, нынче являющегося дополнением к «Атлантик Нэшнл». Мискин, хотя и не был интеллектуалом, но тщательно следил за современной литературой, за бестселлерами и был в курсе салонной литературной жизни, оставаясь при этом ловким махинатором с острым нюхом, особенно в делах, связанных с изданием книг в мягких переплетах – в них он видел конечную цель издательского дела.

Он сделал себе имя, издав с полдюжины книг сомнительного литературного достоинства и заработав при этом более десяти миллионов. Он пестовал авторов книг с большим искусством и был не только их издателем, но агентом, менеджером и организатором; он уламывал их, подкупал, заманивал в ловушки с помощью перекрестных сделок, сомнительных прожектов, ненадежных адвокатов, помогал им обойти налоги и таким образом делал их полностью зависимыми от себя.