Татьяна Устинова - Отель последней надежды

Мужики выходили из машины, хлопали дверьми и громко разговаривали. Дамочка тревожно заглядывала Максиму за плечо и прислушивалась. Он изучал ее паспорт. Тополя шелестели, скоро пух полетит, не продохнешь тогда.

Паспорт, серия, номер, выдан. Самгина Екатерина Михайловна. Двадцать пять лет. Прописана… В Санкт-Петербурге прописана по адресу Каменноостровский, 43, любопытно!.. Невоеннообязанная, разведенная — уже успела! — выдан заграничный паспорт.

С фотографии на майора Вавилова смотрела распрекрасная красавица. Максим Вавилов взглянул дамочке в лицо.

Вот те на!.. И вправду распрекрасная красавица. Лучше даже, чем в паспорте, потому что на бумаге у нее вид надменный и неприступный, а в жизни встревоженный, и под глазами синяки.

Он протянул ей паспорт.

— А в Москву пожаловали, Екатерина Михайловна, чтобы специально по ночам прогуливаться?

— Что?

Она перестала заглядывать ему за плечо и посмотрела в лицо.

— Где труп, который вы нашли? — грубо спросил он. — Пойдемте, покажете!

Был у него такой способ оценивать всех женщин на свете — годится для того, чтобы завести с ней роман, или нет. Эта годилась.

Еще как, подумал он с некоторой печалью в свой адрес и даже вздохнул.

Утро туманное, утро седое. Нивы печальные, снегом покрытые. Кажется, будто…

— Вы понимаете, я возвращалась из Останкина, поймала машину. Водитель меня довез и высадил прямо под фонарем, видите?

— Он тут один, фонарь-то, — сказал Максим Вавилов. — Как не видеть?..

— Ну вот. Я отсчитала деньги, и он уехал, а я пошла к подъезду.

— Вы здесь живете?

— Снимаю. Я учусь здесь.

— В подъезде? — не удержался Максим Вавилов, но она не поняла. То ли была напугана, то ли вообще без чувства юмора.

— Да нет, почему в подъезде!

— Значит, в университете. Да?

— Нет, не в университете! Я учусь в Останкине, меня начальник на стажировку отправил, на Первый канал. Ах да! Я не представилась!

И с необычайной гордостью она вытащила из кармана долгополого сюртука, в который была наряжена, удостоверение и сунула его Максиму под нос, как только что он совал ей свое.

В удостоверении была еще одна фотка сказочной красоты и написано большими буквами, что Самгина Екатерина является сотрудником телекомпании такой-то.

— Очень хорошо, — похвалил Максим Вавилов и захлопнул ее удостоверение прямо у нее в ладони. Она удивленно посмотрела на свою руку. — Значит, вы учитесь в Останкине, а здесь снимаете. Бомбила вас привез, вы вылезли, и дальше что?

— И я пошла к подъезду. Вон, где ваши коллеги.., смеются.

Максим Вавилов оглянулся. Мужики рассматривали что-то у подъезда пятиэтажки, выходившей фасадом прямо на Сиреневый бульвар.

— Он под лавочкой лежал, понимаете? Как будто сидел и упал, и я сразу вам позвонила, как только поняла, что он.., неживой. Я сначала думала, что он сумасшедший или.., или… Я испугалась очень.

И тут она заплакала.

— Успокойтесь, успокойтесь, — равнодушно пробормотал Максим Вавилов. — Разберемся.

Прямо перед подъездом, ногами под щелястой крашеной лавкой, щекой на заплеванном асфальте, лежал труп. Даже в свете единственного фонаря было совершенно понятно, что это труп, он и в синеву уже немного пошел, из чего старший оперуполномоченный сделал вывод, что труп даже и не сегодняшний. Примерно позавчерашний такой труп.

И был он совершенно голый.

Екатерина Михайловна, питерская журналистка, издавала жалобные всхлипы, а Максим Вавилов вдруг сильно встревожился.

— Мужики, — сказал он, моментально позабыв про Екатерину Михайловну. — Никак на нашей территории маньяк объявился!

— Тьфу на тебя. Макс!

— Да у него наручники на руках! Вы чего?! Ослепли, мать вашу?!

Стало тихо, как на похоронах, и лейтенант Бобров ногой приподнял деревянное, синее, твердое, бывшее когда-то человеческим тело.

— Наручники, мужики. Глядите!

— И чего делать?

— Оперов с Петровки вызывать, чего делать!..

— А как его.., того?..

— Да удушение! Синий весь, и язык вывален. И шея вон порвана. Вроде порвана, да, посмотри. Макс?

Максим Вавилов нагнулся и посмотрел и вдруг быстро отошел к краю тротуара и завертел головой сначала налево, а потом направо.

— Макс, ты чего?

— Да так…

— А чего ты смотришь-то?!

— Фонарь тут только один горит, во-он там, откуда мы пришли. А потом до самого перекрестка никаких фонарей нету. Где свидетельница? Свидетельница, вы где?

— Только что тут была. Куда ж она подевалась?..

Свидетельницу рвало в кустах так, что слышно было даже отсюда.