Татьяна Устинова - Дом-фантом в приданое

– Не совсем так, – сказал Добровольский мягко. – Есть определенные правила, я тебе уже говорил про кроликов и удавов. Есть правила… подбора и вербовки контингента и агентуры. Кого за деньги, кого по идеологическим соображениям, кого как. Я уверен, что Володя присматривался к Племянникову не один год, пока наконец не решил, что можно брать его… как это говорится? Брать за жабры, я вспомнил.

– Вот именно, – горестно согласилась Олимпиада, – за жабры. Мы не люди. Мы лягушки. Нам ни до чего нет дела.

– Быть может, ему как раз было дело, этому слесарю. Может, он не хотел умереть с криком «Аллах акбар!», но очень любил деньги и ему нравилось копаться в проводах. Мы же не знаем.

Они помолчали.

– Зато я знаю совершенно точно, – продолжал Добровольский, – что несколько лет назад в оперативных разведданных была информация о том, что следует обращать особо пристальное внимание на одиноких молодых женщин, в особенности тех, кто вырос в детдоме и у кого нет родных, но у которых есть дети, больных онкологическими заболеваниями в последней стадии.

– Господи, – выговорил Олимпиада. – Зачем?!

– Затем, что за деньги они могут согласиться на многое. За деньги, которые после их смерти получат их дети. А смерть неминуема что так, что эдак. Им нет смысла держаться за жизнь, они все равно умирают. И никто из тех, кто жив и здоров, не может понять до конца, что именно они чувствуют и думают, когда так медленно и мучительно умирают. А вербовальщики им говорят – вы умрете быстро и без мучений, и за очень большие деньги, которые обеспечат вашим детям безбедное будущее.

– Это не может служить им оправданием!

– А я никого и не оправдываю, – сказал Добровольский. – Я просто утверждаю, что мы не можем судить о том, из-за чего Племянников решился на такое… страшное дело. Не можем, потому что не знаем.

– Он не был одинокой женщиной с онкологией в последней стадии.

– Вот именно.

– А откуда ты знаешь о разведданных? Ты все-таки комбриг? Или комдив?

– Я заручился поддержкой ваших компетентных органов и просмотрел кое-какие материалы. Наспех, конечно, а я очень не люблю работать наспех! Я попросил… придержать расследование. Попросил несколько дней на то, чтобы разобраться самостоятельно. Конечно, никто не дал бы мне никаких официальных полномочий, да и времени у меня было в обрез, потому что слишком задерживать расследование такого громкого дела русская прокуратура ни за что не стала бы, но за меня просила генеральный прокурор Женевы, кроме того, у меня есть некоторые заслуги, в том числе и перед Россией. Мне казалось, что в одиночку будет быстрее и надежней разобраться. Так оно и вышло. ФСБ, начав разрабатывать дом и всех соседей, неизбежно спугнула бы Володю, который и так сильно нервничал. Он просто исчез бы, и никто и никогда его не нашел бы, а о том, что я веду… расследование внутри дома, – Добровольский улыбнулся, – он не знал, конечно. Потому и возвращался каждый день домой и даже сказал нам, что продает квартиру.

– Но ты же так переживал, что нас застукают! – сказала Олимпиада с отвращением. – Ты говорил, что не хочешь провести остаток дней в русской тюрьме, помнишь, в лаборатории слесаря?

– Я врал, – заявил Добровольский самодовольно. – Я не хотел, чтобы ты знала тоже. Я был уверен, что, как только узнаешь ты, узнает и Люся, и дальше информация начнет распространяться бесконтрольно и стихийно.

– То есть нас не могли схватить в квартире дяди Гоши и отволочь в тюрьму?

– Теоретически могли. Практически вряд ли.

– Только попробуй еще сказать, что у тебя был с собой мобильный и ты заставил меня лезть на крышу, только чтобы проверить, смогу ли я сдавать нормы ГТО!

– Мобильного не было, – признался Добровольский. – И я боялся, что преступник вернется с пистолетом, а мы в мышеловке, без света и оружия. Застрелить нас было бы просто, проще не придумаешь. Вот пистолета я на самом деле очень боялся. Больше всего в тот момент. Ты молодец, зачем тебе нормы ГТО, ты и так вылезла! Кстати, откуда ты знаешь про ГТО? Ты же еще маленькая! Это мы в школе сдавали, а ты не могла ничего такого сдавать!

– От бабушки, – огрызнулась Олимпиада. – Она сдавала. На золотой значок. И сдала! Она мне его даже показывала, и он до сих пор у меня лежит в шкатулке.

Добровольский взял ее руку и поцеловал. Ему нравилось целовать ее руку – тонкие косточки, нежная кожа, узкое запястье.

– Не отвлекай меня, Павел!

– Как это? Почему?

Сдвинув брови, она думала.