Татьяна Устинова - Гений пустого места

С точки зрения Хохлова, эту женскую дурь нужно пережить, как переживают насморк, — если лечить, пройдет, и если не лечить, пройдет тоже. Подурит и успокоится, она же нормальная тетка, понимающая, умная, хватило же ей мозгов, чтобы окончить Институт общей и прикладной физики, значит, и во всем остальном она должна разбираться!…

Хохлов вышел из подъезда, вдохнул морозца и поежился в короткой курточке. Курточка была финская, дорогая и предлагалась в магазине как «очень теплая», кроме того, по капюшону она еще была подбита каким-то длинноволосым мехом — такие курточки в кино носят только положительные герои, сплошь спецагенты «на деле» или успешные бизнесмены «на отдыхе». Хохлов, завидев эту курточку, вдруг до смерти захотел выглядеть, как те, из кино, стильно, современно и самодовольно. Нынче он невыносимо в ней мерз — то, что было ниже джинсового ремня, леденело как-то особенно сильно, до деревянного состояния.

Остался только один адрес, который он еще сегодня не охватил, — Димона Пилюгина. Димон жил в шикарной новостройке на самом краю города, и Хохлов поехал туда, проклиная мороз, курточку, спецагентов, себя и Галчонка. Вот дура, не поссорилась бы с ним, не пришлось бы ему мотаться по заснеженному городу и жалеть себя!

Хохлову никогда не приходило в голову, что, может, это он дурак, что поссорился с Галчонком, может, не надо было ссориться!…

Пилюгин открыл дверь и сказал удивленно:

— О! Хохлов!

— А ты кого ожидал увидеть? — пробормотал окончательно заиндевевший «спецагент». — Прусского короля?

Неясно, при чем здесь был прусский король, но ничего более нелепого в голову Хохлову не пришло. Должно быть, от холода.

Произошла эпопея с поиском тапок — третий раз за вечер! — и взгляд Хохлова уперся в чьи-то коричневые боты. От них на полу натекла небольшая лужица. Хохлов вставил ноги в чужие тапки — третий раз за вечер! — и вопросительно посмотрел на Пилюгина.

— Кузя, — ответил тот на молчаливый вопрос тоном человека, полностью покорившегося судьбе. — Приперся и никак не уходит!

Что за невезуха такая!… Вот только Кузи нам нынче и не хватает! Счастливый жених пришел обрадовать друзей вестью о своей помолвке с графиней Б. Свадьба состоится в апреле, об этом будет дополнительно извещено в газетах.

Что за маразм лезет мне в голову! Что за чертовщина такая!… И все из-за Родионовны, которую невозможно, ну, никак невозможно выдать за Кузю замуж!

— Здорово! — мрачно сказал Хохлов, вдвигаясь в комнату.

Население вразнобой ответило, и Ольга улыбнулась приветливо.

В отличие от Лавровских, эта семья жила совершенно другой жизнью, как будто в некоей Аркадии, которая расстилалась вокруг них и только им была доступна.

Они поженились сто лет назад и все сто лет жили счастливо и… весело, что ли. Они очень легко любили друг друга, и невозможно было представить, что они вдруг развелись, или закрутили интрижку на стороне, или всерьез поссорились. Ольга хохотала над глупыми шутками Димона, прыгала вокруг него, когда он приходил с работы, и ста тремя способами готовила картошку еще в те времена, когда, кроме картошки, готовить было решительно не из чего. Когда появились ананасы, она полюбила и ананасы тоже, и казалось, что ничего не меняется в этой семье и не изменится никогда.

Однажды Пилюгин, очень мрачный, позвонил Хохлову и сказал, что переезжает к маме, ибо они с Ольгой решили развестись. Хохлов перепугался так, будто Пилюгин сказал, что попал под поезд. Этого никак не могло случиться! Никак и никогда!… Планета Земля разлетится на куски, и атом перестанет расщепляться, если и эти тоже начнут жить, как все! Они не могут, не должны, у них такая миссия перед человечеством — жить счастливо и как-то так, что все начинали им светло завидовать, грустить, вспоминать молодость и трогательно посматривать на опостылевшую жену или мужа, словно призывая обратно то время, когда упомянутые жена или муж еще были не опостылевшими, а, наоборот, казались друг другу главной жизненной удачей! Ольга с Димоном были будто Пьером и Марией Кюри, альфой и омегой семейного счастья, залогом, примером и еще черт знает чем!…

Поэтому, когда Пилюгин объявил, что они разводятся, Хохлов заревел, как медведь, и помчался водворять Димона обратно в семью — и опоздал! Димон уже сам водворился обратно. Так они ссорились — примерно в течение получаса и раз в три года.

У них были красивые и веселые дети, рожденные с разницей лет в десять, и в этом тоже была особая прелесть — подросток и малыш, свидетельство продолжающейся родительской любви. Почему-то эти самые дети никогда не ссорились, а, наоборот, любили друг друга, и старший таскал младшего на плечах и покорно лаял, когда младший требовал, чтобы брат изображал ездовую эскимосскую собаку Балто из Анкориджа, которая привезла в замерзающий город Ном сыворотку и тем самым спасла весь город от эпидемии дифтерита. Про собаку Балто, про Тигру и Винни-Пуха, про Снусмумрика и Фрекен Снорк детям читала Ольга, и казалось, что она и сама получает удовольствие, когда в сто пятнадцатый раз читает одно и то же! И Димон получал удовольствие, когда по выходным вел всех на горку в парк и никогда не уставал, таская снегокат снизу вверх, а потом все вместе они ели свиную отбивную с жареной картошкой в маленьком кафе, и отбивная с картошкой тоже доставляла им удовольствие… Хохлов никогда не понимал, как можно так жить!…