Жорж Сименон - Премьер-министр (= Президент)

Он увидел снова и Марту де Крево. Но она была совсем не такая, какой он ее знал. И не только весила столько же, сколько весит маленькая девочка - как об этом писали газеты в день ее смерти, - но и лицо ее дышало невинной чистотой ребенка; к тому же она была совершенно голенькая.

В то же время он упрекал себя за то, что вспоминал ее лишь тогда, когда ему хотелось хоть чем-нибудь оправдать свое поведение, и не только в истории с портным, но и в истории с орденом Почетного Легиона. Неправда, будто он никогда не обходил законы и не делал уступок! Он создал и эту часть легенды о себе самом, выдумал политического деятеля, неподкупного и непреклонного, неукоснительно исполняющего свой долг и твердо идущего по своему пути, невзирая ни на какие личные соображения.

Разве не он наградил орденом Почетного Легиона одного из многочисленных протеже Марты - ничем не примечательного провинциального дворянчика, единственное право которого на почетную награду состояло в том, что он владел псовой охотой?

А несколькими днями позже не воздавал ли официальные почести одному африканскому сатрапу, за которым следовало ухаживать по некоторым довольно грязным соображениям, хотя настоящее место того было на каторге?

Он никогда и ни у кого не просил прощения, и не в его годы начинать это делать. Кто мог быть ему судьей, кроме него самого?

Он силился разобраться в происходящем. У большинства из тех, кто смотрел на него - так иногда после уличного происшествия пешеходы бросают мимолетный взгляд на пострадавшего и продолжают свой путь, - у большинства из них глаза ничего не выражали, и он тщетно пытался кого-нибудь остановить, чтобы узнать, не проходит ли перед ним процессия умерших?

Но если так - значит, он тоже мертв. Но, по-видимому, не совсем, потому что они не принимали его в свой круг.

Так кто же он в самом деле, если может летать зигзагами, неловко, как ночная птица?

Хорошо! Если они так холодно наблюдают за ним из-за Шаламона, он оставит его в покое. Все понятно. Уже давно, может быть, со времени встречи в отеле Матиньон, он разгадал Шаламона, но не пожелал тогда пощадить его и как-то смягчиться, ибо считал, что не имеет на это права.

Ведь он не щадил и самого себя. Так почему же он должен был отнестись иначе к своему сотруднику?

- Пора платить, господа!

Чей-то голос прокричал эти слова, как кричат на танцульках в перерыве между танцами: "Пожалуйте, деньги за вход!"

Разве он возмутился, когда Шаламон сообщил ему, что, взвесив все, считает, что быстрее сделает карьеру, если будет крепко стоять на ногах, то есть женится на состоятельной женщине, чьи средства позволят ему вести более широкий образ жизни?

Нет, он не возмутился и даже присутствовал при бракосочетании.

Одно проистекает из другого. Ничего не проходит даром. Все созревает со временем. Все видоизменяется. И приводит к тем или иным последствиям. В день свадьбы в Сент-Оноре Д'Эло жребий был брошен, и ему следовало бы это знать.

Просто настала минута, когда Шаламону предъявили счет - он расплачивался за свое положение, возмещал долги жены и тестя, чтобы окончательно не пасть в их глазах...

Собственно говоря, чем отличался в данном случае Шаламон от любовника Марты де Крево, наградившего орденом владельца псовой охоты?

Все это происходило где-то на самом дне, куда он беспрестанно спускался, захлебываясь в грязи. Но за эти два часа ему удалось сделать и другие открытия, посетив такие непостижимые, запредельные высоты, что глазам своим не верил и чувствовал себя недостойным этого видения.

Ему было холодно, и позднее это тоже подтвердилось, ибо доктор сказал, что он несколько раз вздрагивал. Его проняла дрожь, когда он встретился со своим отцом и Ксавье Малатом. Только уже не помнил, где именно и каким образом это произошло, но, увидев их, был потрясен тем, что они держали себя друг с другом, как добрые друзья.

Этого он никак не ожидал. Это смущало его, сбивало с толку, ниспровергало все его прежние представления о ценности людей. И почему они, не имевшие между собой ничего общего, кроме того, что оба были уже покойниками, глядели на него с одинаковым выражением? То была не жалость. Слово это уже ничего не означало. И отнюдь не равнодушно, а... Пусть выражение было неточным, высокопарным, но он не находил более подходящего: с высокой ясностью души.

Его отец - куда ни шло. Это было еще понятно. Против этого он не возражал. Но как можно было приписывать Ксавье Малату, только оттого, что тот скончался под ножом хирурга, высокую ясность души!..