Варвара Синицына: Муза и генерал

Радуясь тому, что генерал увлечен хроникой своей семьи, я делаю шаг в сторону, но Лелик, читающий на аверсе через плечо Музы Пегасовны, хватает меня за рукав.

- 1825 год. И сколько он сегодня стоит?

- Дорого стоит. Иногда такую цену заломят... - отвечает генерал. Оказалось, за него можно продать друга, честь. У тебя минус?

Он берет у Музы очки и, держа их на весу, как пенсне, изучает монету.

- А ведь действительно, очень напоминает мою. Ты видишь, Муза, характерная неровность гурта. Варвара, так где ты взяла рубль?

Смыться не удалось. И все из-за Лелика, вцепившегося в меня в самую неподходящую минуту. В ожидании исповеди меня буравят три пары глаз. Ладно бы один генерал, с ним бы я еще справилась, а вот с Музой Пегасовной не забалуешь, хватка у нее мертвая.

Почему я не хочу отвечать на этот вопрос? Мне стыдно. Это черный квадрат моей совести. Как дурно мне от того, что я обманула Еву. Воспользовалась доверием ничего не подозревающей Бибигонши. Возможно, клад под пальмой отыскала бы следственная группа, которую я опередила буквально на несколько минут. В их действиях не было бы вероломства, а в моих есть: я обманула Еву, верящую мне. Даже если бы в ее квартиру ворвался Роман и, угрожая ножом или пистолетом, вскрыл паркет под пальмой, он не был бы так подл, потому что не демонстрировал дружелюбие. А я - демонстрировала. И пока Ева разливала чай, нарезала яблочную шарлотку, я взяла монеты, не принадлежавшие Бибигону.

Воровать стыдно, воровать ворованное - не очень. Но почему-то, когда я вспоминаю великаншу Еву, радостно распахнувшую мне дверь, Еву, еще не ведавшую о грядущих переменах, которые разлучат ее с мужем, разрушат ее жизнь, этот постулат не утешает меня.

- Да ваша это монета, ваша! - От злости я перехожу на крик. - Юнеев уже успел получить заключение экспертов.

- Спасибо, - не находя других слов, неловко бормочет генерал.

С силой, расталкивая толпу, я тяну Лелика со сцены. Мне не нужна никакая благодарность, я хочу забыть гостеприимную Еву и ванильный запах шарлотки.

Наутро вся область твердила о мужественном поступке генерала. Как на дрожжах росли слухи, что спасение дамы - не первый подвиг в его послужном списке. Телевидение и газеты пестрели интервью с людьми, которых генерал вытащил своими руками из воды и пламени. Сюжет о самоотверженном броске генерала под люстру, без устали транслирующийся региональными телеканалами, затмил, особенно в среде домохозяек, все мыльные сериалы. В день выборов народ слаженно, с первой попытки, отдал свои голоса Чуранову Тимофею Георгиевичу. В первый же день губернаторства он, собственноручно забив в стену своего кабинета гвоздь, повесил портрет Музы Пегасовны.

Тимофей Георгиевич Чуранов пропал. Конечно, губернатор не пуговица и не иголка, чтобы теряться, тем не менее все обстояло именно так. Может быть, для администрации области, для штата помощников и секретарши он безотлучно восседал в губернаторском кресле, но для Музы Пегасовны отсутствовал четвертые сутки. Особо настаиваю на сутках, так как именно в этот период она отсчитывала каждый час без него, исключив даже перерывы на сон и обед.

Это случилось после того, как генерал, ставший губернатором, вбил гвоздь. Он, между прочим, любезно пригласил нас с Музой полюбоваться на его новый кабинет, и молодая секретарша, прелестная и значительная, что свойственно девушкам ее профессии, расположив нас за столом, под портретом моей подружки, принесла кофе.

После того как мы распили кофе, сдобренное коньяком, генерал-губернатор пропал. Звонок Музы Пегасовны застал меня на редакционной планерке. Я не узнала ее голос, такой он был потерянный.

- Варя, приезжай, мне плохо, - услышала я.

- Скорую вызвали? - переполошилась я.

- Скорая не поможет, - печально изрекла она.

- Владимир Николаевич, мне срочно надо, - заканючила я.

- Синицына, - постукивая паркером по столу, нахмурился Костомаров, - вы работаете в нашей газете почти месяц, из них я видел вас, дай бог, раз пять.

- Может быть, в этом ваше везение. - Я уже просачивалась в приоткрытую дверь.

- Чтобы завтра пришла с готовым материалом, - раздавалось за моей спиной ворчание редактора.

Так я узнала об исчезновении генерала из жизни Музы - длиной в четыре дня.

- И четыре ночи, - подсказывает мне бедолага.

Она возлежит на своем бархатном диване, на другой половине комнаты рояль, над ним - Клеопатра, бросающая жемчужину в бокал. Еще неделю назад я признавала за Музой Пегасовной сходство с возлюбленной Антония. Но сегодня она - обычная российская женщина на пенсии, о завершающем жизненном этапе которой говорит не пенсионное удостоверение, а потухший взор. Видимо, для того чтобы быть Клеопатрой, необходим Антоний. Сигары - единственное, что осталось от прежней Музы Пегасовны, их она смолит не переставая.