Исай Калашников - Повести

Зыков уходил, ощущая на себе груз чужой враждебности, угнетаемый невозможностью разом, без сомнений и оглядок, отсечь правду от домыслов и, не исключено, от заведомой, рассчитанной лжи. А из окна вслед ему смотрела большеглазая женщина.

Ночью, возвратясь домой, Алексей Антонович позвонил в отдел. Дежурный доложил, что Сысоев задержан. Его сняли с частной автомашины. Сейчас он находится в КПЗ. Ведет себя беспокойно. От ужина отказался.

— Владельца автомашины опросили?

— Конечно. И владельцев, и двух пассажиров…

— Когда он его подобрал?

— Около четырех часов дня.

— А где?

Дежурный назвал поселок, и Алексей Антонович переспросил еще раз. Поселок этот находился от места преступления в тридцати километрах, в стороне, противоположной от города.

— Ты ничего не напутал?

— Что вы, товарищ капитан! Все зафиксировано и подписи есть — владельца автомашины и пассажиров.

В эту ночь Алексей Антонович спал без сновидений. Поднялся поздно. От напряженности последних суток осталась лишь легкая истома и ломота, но и это ушло, когда умылся по пояс холодной водой. Перед зеркалом растер грудь и спину жестким махровым полотенцем. Живое, приятное тепло прилило к коже. С удовольствием смотрел на себя. Тело упругое, мускулистое, без подкожного жирка, почти неизбежного при малоподвижном образе жизни. Включив электробритву, снял со щек неприятную серую щетину, плеснул на ладони одеколону, растер лицо и сразу стал выглядеть моложе. Довольный собой, натянул нижнюю трикотажную рубашку, ощущая ее свежесть, затем, бережно, стараясь не измять, надел выглаженную женой форменную рубашку, прицепил галстук, еще раз внимательно оглядел себя в зеркале и снова остался доволен собой.

Сын еще спал. Или делал вид, что спит. Наверное, еще сердится за проборку. Пусть посердится. Жена ушла на рынок. На столе под салфеткой оставила ему обычный завтрак — мягкую булочку и бутылку ряженки. Одной булочки ему не хватило, и он, усмехаясь, достал из хлебницы еще одну. Съел и ее.

По дороге в отдел понял, что ему хочется оттянуть встречу с Сысоевым, был уверен: ожидание встречи и есть самое интересное, дальше все будет ординарно и скучно.

В своем кабинете, усевшись за стол, перевернул листок календаря, достал носовой платок и уголком провел по стеклу. Так и есть, уборщица пыль не вытирала. Стоит ему куда-нибудь уехать, и она порога кабинета не переступит. И никто не возьмет на себя труд напомнить ей о ее обязанностях. Но тут, вспомнив, что вчера была суббота, а сегодня — воскресенье, то есть выходные дни для всех граждан, в том числе и для уборщицы, он успокоился, скомкав лист бумаги, тщательно вытер настольное стекло, приготовил папку для протокола допроса, опробовал авторучку. Огляделся. Во всем был строгий порядок. Ну что же, добро пожаловать, гражданин Сысоев.

Сысоев вошел, сильно сутулясь. Жесткие волосы беспорядочно торчали на голове, свисали на лоб. Добротный костюм, сильно помятый, выглядел на нем так, будто был с чужого плеча. Из рукавов выглядывали несвежие, а попросту говоря грязные манжеты рубашки, и на них нелепо блестели дорогие запонки.

— Садитесь, — Алексей Антонович указал на стул. — Имя? Фамилия? Отчество?

Отвечал Сысоев машинально и блуждал взглядом по кабинету, ни на чем не задерживаясь, пожалуй, даже ничего и не видя. Руки на коленях не находили покоя, пальцы все время двигались, сплетаясь и расплетаясь. На стуле Сысоев сидел так, будто собирался торопливо вскочить и бежать куда-то. Вглядываясь в его худощавое, небритое, серое от усталости лицо, Алексей Антонович подумал, что воля этого человека скорее всего парализована, сопротивляться он, видимо, не в состоянии, потому тщательно продуманный план допроса целесообразно несколько упростить.

— Вы знали Веру Михайловну Минькову?

— Да. То есть я знал Веру Золину.

— Вы ее знали до замужества — верно я понял?

— Верно.

И на эти вопросы Сысоев отвечал с автоматической незамедлительностью, не вдумываясь. Видимо, совсем иные думы владели его сознанием.

— Какие у вас были взаимоотношения?

Впервые взгляд его перестал скользить по кабинету, остановился на лице Алексея Антоновича.

— Зачем вам это?

— Чтобы нам было легче разговаривать, Сысоев, запомните: вы находитесь в учреждении, где не вы, а вам задают вопросы.

Сысоев кивнул, то ли соглашаясь с этим, то ли подтверждая, что все понял.

— Мы любили друг друга, — медленно, словно вслушиваясь в звучание своего голоса, проговорил он, но тут же торопливо поправился: — То есть мне так казалось когда-то.