А Генрих Осипович между тем расцвел.
— Этот молодой человек только что спас мне жизнь, — сообщил он ей. — Вытолкнул из-под машины в последнюю минуту… Ах, я ведь даже не спросил, как вас зовут!
— Борис.
— А меня Генрих Осипович. А это Клавдия Николаевна.
— Можно просто Кла-ава, — почти пропела она. — Я сейчас переоденусь и расцелую вас за спасение нашего дедушки.
Генрих Осипович поморщился. “Эге”, — подумал я.
— Марш в ванную. Боря! Вам сейчас же нужно поставить ногу в холодную воду. Он ушибся, — пояснил он Клавдии Николаевне, не глядя на нее.
— Какая красивая у вас жена! — как бы мимоходом заметил я.
— М-м, — сказал Буш, как будто у него заболели зубы.
— Вы слегка ошиблись, — спокойно ответила Ищенко. — Мы не муж и жена. Генрих, я сейчас приготовлю вам что-нибудь, вы наверняка оба голодные.
— Ради бога, не беспокойтесь! — воскликнул я.
— Ну-ну. В вашем возрасте надо любить кушать, если уж речь зашла о возрасте. — И, отечески обняв за плечи, Буш повел меня в ванную. — Это вдова моего друга, — зашептал он в коридоре. — Прелестная женщина, с характером. Овдовела несколько дней назад, а держится по-мужски: на вид, как птичка, веселая, ничего нельзя по ней сказать.
“Похоже, что не только на вид”, — подумал я, заходя в ванную комнату.
Генрих Осипович положил поперек ванны доску. Я покорно снял брюки и сел на нее, спустив ноги в ванну. Генрих Осипович открутил кран. Тут я поднял глаза и увидел синеватое пятно в половину потолка.
— Ого! — сказал я. — Что тут у вас было? Генрих Осипович поморгал и чуть заметно нахмурился.
— Сосед наверху наполнял ванну и забылся, и вот результат.
— Но вы, кажется, поверху уже белили?
— Нашел тут мастеров. Халтурщики. Ободрали как липку, а пятно снова проступило.
— Верно, сразу красили, — определил я. — Потолок просохнуть не успел, а они не прокупоросили.
— Сегодня утром еще подбеливали.
— А когда это случилось? В смысле — протекло?
Он куснул губу и посмотрел на меня.
— Шесть дней назад, — сказал он. — Я в садике клумбу полол, потом зашел в дом, гляжу: настоящее наводнение.
— Вы знаете, помогает холодная вода! Прямо-таки здорово помогает, — сказал я, массируя колено.
“Хитрил или не хитрил?” — опять подумал я.
В этой комнате пахло духами.
— Мы пока здесь посидим. Чтобы не мешать, значит, — сказал Буш. — А она соберет на стол.
Едва мы вошли, Генрих Осипович стал прятать женское белье, в беспорядке разбросанное по комнате, — он старался это делать незаметно. На стене висела картина: дородная голая красавица, прикрывшаяся чем-то легким и прозрачным. Она двусмысленно улыбалась. Под картиной стояла кровать. Двуспальная. Покрывало с кружевами, горка смятых подушек — видно, Ищенко лежала, когда мы пришли. А вот и книга, которую она читала. Я скосил глаза и разобрал: “Как только г-н Кастанед удалился к себе в келью, ученики разбились на группы. Жюльен не примкнул ни к одной из них; его сторонились, как паршивой овцы”. Ого, Стендаль! “Красное и черное”.
Буш сел на кровать и положил ногу на ногу.
В проем двери было видно, как Ищенко — она уже надела темное платье с вырезом — накрывает на стол. Она делала это уверенно, как хозяйка, только раз остановилась и спросила: “Где у вас майонез для салата, Генрих? Я не могу найти”. Она выставила из холодильника на стол запотевшую бутылку водки. “О господи, везет же мне! — подумал я. — Еще вечер не наступил, а меня второй раз усаживают пить”.
Ни в той, ни в другой комнате полок с книгами не было. Судя по всему, существовала еще третья комната, но, наверное, нежилая, иначе Буш повел бы меня туда. “А про белье он забыл”, — подумал я. В углу стоял фикус в кадке, а в землю вокруг растения были часто натыканы заостренные палочки.
— Это зачем же?
— Что?
— Частокол этот. — Я ткнул пальцем.
— Чтобы кошечка не ходила, — деликатно объяснил Генрих Осипович. — А то она повадилась туда ходить, проклятая.
— Вы вообще один живете? — помолчав, спросил я.
— Один. Жена умерла. Дети разъехались.
— Много детей? Он часто поморгал.
— Двое. Два сына. Совсем уже взрослые. Чужими стали.
К нам вошла Ищенко, шурша платьем.
— Мужчины соскучились?
— Очень!.. Между прочим, хорошая книга. — Я кивнул на Стендаля.
— А, “Красное и черное”? Вы тоже любите?
Читать дальше