Наталья Александрова - Осколок Тунгусского метеорита

Шитик подошел к берегу, уткнулся носом в песок. Крестовский перебрался на берег, подошел к тунгусу и с любопытством уставился на него. Это был невысокий человек лет тридцати с невозмутимым лицом и узкими внимательными глазами. Одет он был в потертую оленью кухлянку и мягкие кожаные сапоги, за спиной у него висело старое, кремневое еще ружье.

– Здравствуй, белый барин! – проговорил тунгус по-русски с едва заметным акцентом. – Ты мне правда соль дашь, порох дашь? Не обманул меня этот человек?

– Правда дам. И соли, и пороха, и сухарей.

– Сухарей, однако, не надо, сухари я не люблю. А соли и пороха дай, коли не жалко – я свой чум бросал, соль и порох бросал. Без соли и пороха в тайге, однако, жить плохо. А мне надо в тайгу идти, брата искать. Я когда свой чум бросал, брата потерял. Я в одну сторону побежал, брат, однако, в другую.

– А отчего же ты свой чум бросил? – с живейшим интересом спросил Крестовский.

Тунгус ничего ему не ответил, только посмотрел пристально своими узкими глазами.

– Погоди, барин, – Николка тронул Крестовского за плечо. – Так не годится. Нельзя тунгусу ни с того ни с сего вопросы задавать, так только невежи делают, которых мать-отец плохо учили. Сперва надо с ним у костра посидеть, чаю попить, про житье-бытье поговорить. Тогда, может быть, он сам все расскажет.

– Ну, извини, не знал… – протянул Крестовский.

Николка что-то сказал тунгусу на его языке, и они вместе принялись собирать сушняк. Через несколько минут тунгус сложил топливо аккуратным домиком. Николка достал спички, но тунгус неодобрительно покачал головой, вытащил из мешочка на груди кремень и огниво, с одного удара высек искру, зажег сухой мох и поднес его к сушняку. Сухие ветки моментально загорелись.

Николка подвесил над костром котелок с водой, и путники расселись кружком.

Скоро вода в котелке закипела. Николка отколол кусок от кирпичика китайского прессованного чая, крепко заварил, разлил по кружкам. Тунгус положил в свою кружку большой шмат оленьего жира, подбавил какой-то сухой травы, ягод, сделал большой глоток. На лице его проступило удовольствие.

Несколько минут путники в безмолвии пили чай.

Наконец тунгус отставил кружку, повернулся к Крестовскому и проговорил:

– Ты откуда же будешь, белый барин?

– Откуда? – переспросил Крестовский. – Из самого Санкт-Петербурга. Слышал про такой город?

– Слышал, – уважительно закивал тунгус. – Мне один старый человек рассказывал, будто это поселок больше самого Александровского острога. И будто там живет Белый Царь, над всеми белыми самый главный вождь. Да только мне как-то не верится. Неужто он и правда такой большой? Я раз был в Александровском остроге, там столько больших чумов – прямо страх берет! Неужели тот город еще больше?

– Так и есть! – подтвердил Крестовский. – Санкт-Петербург куда больше Александровского острога, и все дома там каменные.

– Как же, однако, в каменном чуме жить? – удивился тунгус. – Камень холодный!

– Летом не холодно, а зимой печи топят. Очень много дров сжигать приходится.

– А что же ты, белый барин, оттуда ушел?

– А я не по своей воле ушел. Меня Белый Царь прогнал.

– Нехорошо, – тунгус поцокал языком. – С вождем ссориться не надо, с царем ссориться не надо. С сильным человеком ссориться не надо, сильный человек сильно навредить может. А я, однако, ни с кем не ссорился, вдвоем с братом жил. Брата моего зовут Чекарен, а меня – Чуканчи. Мы с братом хорошо жили, хорошо охотились. Брат мой – хороший охотник, он зверя издалека чует, знает, как к какому зверю подойти. Знает, как к волку подойти, знает, как к медведю, знает, как к оленю… мы с ним на Хушму-реку ходили, и на Большую Тунгуску ходили, и на Дилюшму ходили. Везде зверя били, мясо коптили, шкуры дубили. У белых людей шкуры на соль меняли, на порох. Хорошо жили.

Тунгус вздохнул, посмотрел вдаль своими узкими загадочными глазами.

– И что же потом случилось? – спросил Крестовский, когда молчание затянулось.

– Поставили мы с братом наш чум на реке Аваркитте, – продолжил тунгус. – Накануне ходили мы на Хушму, гостевали там у Федора и Евдокии. Пришли поздно ночью, напились чаю да легли спать. Крепко мы с братом уснули, вдруг, перед самым рассветом, проснулись – показалось нам, будто кто-то нас толкнул. Услышали мы снаружи чума громкий свист и словно бы сильный ветер.