Григорий Глазов - Смерть не выбирают (сборник)

– Нд-да… Абстрактный пейзаж. – Михальченко отложил бумагу. – Надо бы проверить в аэропорту, регистрировался ли старик Тюнен на обратный рейс Старорецк – Алма-Ата.

– Кое-что в тебе еще осталось, Иван, не разучился. За этим делом я и еду сейчас в аэропорт…

Сидя в троллейбусе, везшим его в аэропорт, Левин прокручивал в голове все, что было в сообщении майора Каназова и что узнал от Александра Тюнена. Он как бы сортировал мысленно то, что имело прямое касательство к исчезновению Тюнена-старшего, могло помочь в поисках внезапно пропавшего человека и что выглядело, как некие косвенные пристежечки. К последним он отнес закладку – обрывок конверта, найденную в Библии. "Ну получил человек письмо из ФРГ, отрезал клочок и сделал закладку, ну и что? Какая тут связь с его исчезновением? – рассуждал Левин. – Да никакой! Чего я вцепился в этот пустяк? – даже как-то сердито спросил себя. И чтобы успокоиться, подумал: – Ладно, в конце каждый шарик найдет свою лузу, а то, что окажется лишним, лучше выбросить потом, но не пренебрегать сейчас"…

В аэропорту было людно и шумно, в помещениях и на улице орали динамики, извещавшие о прибытии самолетов, о задержке рейсов, о регистрации пассажиров. Через служебный вход Левин направился к начальнику порта. За долгие годы работы в прокуратуре ему не раз приходилось бывать здесь. С начальником аэропорта он был знаком, нужные прокуратуре вопросы тот всегда решал с готовностью и быстро.

– Там у него полно народу, – сказала секретарша. – Свои и чужие строители с утра толкутся, полосу укрепляем для приема тяжелых машин, новый багажный транспортер монтируем… Заходите, вам же только его резолюция нужна.

Увидев вошедшего Левина, хозяин кабинета приветственно улыбнулся, продолжая заниматься своими делами. Левин приблизился к столу, протянул отношение. Тут зазвонил телефон, начальник аэропорта, прижав плечом к уху трубку, стал разговаривать. Разговор, видно, был какой-то важный, потому, что бумагу, поданную Левиным, он пробежал быстрым взглядом, что-то написал в углу, кивнул Левину, мол, готово…

Облегченно вздохнув, Левин вышел. Все остальное, как он понимал, дело техники. Резолюция адресовалась начальнику штаба, в ведении которого был архив. Но того не оказалось на месте. Левин прождал его около часа, после чего последовало указание сотруднице, вызванной в кабинет. Та с бумагой Левина куда-то ушла, не появлялась очень долго. Левин понимал, как она его проклинает, разыскивая документы четырехмесячной давности. Наконец принесла искомое. Почти полдня убил он на эту затею, и лишь минута потребовалась, чтобы выяснить, что на рейс, вылетавший из Старорецка в Алма-Ату 17 апреля, пассажир Тюнен не регистрировался…

Левин забыл ключи – надел другой пиджак, – и теперь топтался у входной двери, нетерпеливо поглядывая на часы: десять, а Михальченко все не было. Левин прошел до угла, откуда, как он полагал, должен появиться Иван, затем вернулся и с удивлением обнаружил, что дверь открыта. Михальченко сидел у себя, с серьезным видом листал какие-то бумаги, демонстрируя свою занятость: мол, здесь давно уже, сижу и работаю.

– Долго спишь, Иван, – сказал Левин. – Я ключи забыл, торчал целый час под дверью.

– Да вы что, Ефим Захарович! Я с половины девятого здесь.

– Не ври. Я просто не видел, когда ты проскочил.

– Я же все-таки сыщик, – засмеялся Михальченко. – Но я действительно не спал. Ездил на вокзал в линейный отдел. Это последний пункт вашего задания. Могу доложить.

– Давай.

– Ни в одной гостинице Георг Францевич Тюнен в интересующее нас время не останавливался. Не числится он ни в одном из больничных стационаров. Та же картина в морге. Трупов много, нашего, слава богу, нет. Не проходит он и по милицейской регистрации ни в городе, ни на железной дороге. По справочной фамилия Тюнен в Старорецке не числится.

– А эту ночлежку, Дом колхозника проверял?

– Проверял. И ведомственные гостиницы прихватил. Их у нас четыре. Не останавливался такой.

– Но, похоже, он и в Алма-Ату не вылетал. Выходит, он тут? Где? Плохо, что я не узнал у сына, болел ли его отец чем-нибудь.

– Но в больницы он не попадал. Если бы с ним что-то случилось на улице или в общественном месте, люди подобрали бы.

Пожав плечами и ничего не ответив, Левин ушел к себе. Посидев в задумчивости, побарабанив пальцами по столу, он невесело констатировал, как необязательны стали люди – слова и обещания раздаются с легкостью, как бы с заранее готовой установкой: пообещать, что угодно, лишь бы отвязаться от просителя. Об этом он подумал в связи с тем, что прошло уже много недель, как начальник следственного отдела управления безопасности Гарник Гукасян пообещал навести справки о ком-нибудь из медиков, кто в конце сороковых работал в санчасти лагеря, где находился оберст Кизе. Конечно, медика разыскать лучше всего. Чтобы ни случилось с человеком, медики обычно осведомлены лучше всех, тем более в таком небольшом и закрытом пространстве, как лагерь для военнопленных. Управление делами военнопленных и интернированных, находившееся тогда в системе НКВД, было ликвидировано. И с созданием министерства внутренних дел и управления спецлагерей при нем военнопленные оказались под юрисдикцией МВД. Но медики, очевидно, остались в прежнем своем ведомстве – в системе службы безопасности. Это немного утешало, если иметь в виду обещание Гукасяна. Но он молчит. Забыл Левина, что ли? И он решил позвонить. – Слушаю, Зарубина, – отозвался женский голос.