Лариса Соболева - Это знал только Бог

– Сколько вы сидели в лагере?

– Там не сидели, а трудились до бесчувствия. Дни были одинаковыми, разнообразились только погодой: дождь, снег, солнечно, пасмурно. Я бы сошел с ума, если б не интереснейшие люди, которые образовывали меня. Да, я получил высшее образование там, потом только подтвердил его. А провел в лагерях с лета сорок пятого по апрель пятьдесят четвертого. После смерти Сталина объявили амнистию для заключенных, чей срок не превышал пяти лет, выпустили огромное число уголовников, а я должен был отбывать срок дальше, до пятнадцати лет. Несправедливость привела к восстаниям во многих лагерях, она же и меня заставила искать выход. В списках, подпадавших под амнистию, значились и те, кто совершил «военные правонарушения», а это и было главной моей виной. Я написал прошение о реабилитации, и не только я, мы ждали решения. Процедура реабилитации длилась год, ведь дело проходило через Верховный суд или его военную коллегию. Мое дело было решено положительно, по сравнению с другими я провел в лагерях немного, всего восемь лет. Когда освободился, мне уже исполнилось двадцать семь, дома у меня не было, мама умерла. Я приехал…

Последнее письмо от нее он получил месяцев семь назад и не знал, ждет ли она его или уже нет. Николай спрыгнул с подножки поезда, ватник не застегнул, хотя было холодно – весна в том году выдалась далеко не теплой, – закинул котомку на плечо и зашагал в здание вокзала. Было раннее утро, он не решился заявиться чуть свет, да и встречи боялся. Денег имел немного, а голод мучил, Николай купил в вокзальном буфете чая с двойной порцией сахара, которого так не хватало все эти годы, неторопливо пил, разглядывая людей.

Пешком дошел до своего дома, посмотрел на него – стоит. Но там, на втором этаже, жили уже другие люди. Двинул дальше, а все изменилось: улицы стали другими, люди другими, по-иному одевались. Он попал в незнакомый мир, не знал, как будет жить в нем, но был молод, значит, полон надежд. Поднявшись на этаж, позвонил и отер пот волнения со лба.

– Кто там? – спросила она. Она, а не кто-то другой.

– Вера, это я… – только и вымолвил, чувствуя, как трусливая струйка пота заструилась по спине. Что его ждало?

Она открыла дверь… Секунда – и Вера ахнула, повисла на его шее. Она была тонкая, пахла кипяченым молоком и домашним теплом, апрельским утром и чем-то далеким, но знакомым по тем временам, когда учились в школе. Обнявшись, они стояли и стояли, Вера плакала, как плачут от радости и после долгой разлуки. А он молчал, глотая подступавший комок, – все же мужчина. Николай держал грубые ладони на спине Веры, сквозь тонкий ситцевый халатик чувствовал, как колотилось ее сердце, впрочем, его билось в унисон. Она отстранилась первая, заглянула ему в лицо, произнеся почти беззвучно: «Колька», и прильнула губами к его губам. Они целовались второй раз в жизни, первый поцелуй случился, когда Колька уходил на фронт, был больше детским, неопытным, а в то апрельское утро целовались уже мужчина и женщина.

Вера кормила его всем, что нашлось в доме, заодно собиралась на работу, пообещав, что отпросится, и убежала, рассказав, как пользоваться ванной. Отец Веры провел туда горячую воду от батарей, еще топили, поэтому с горячей водой не существовало проблем. Николай набрал в ванну воды, она пахла ржавчиной и была рыжеватой, на ощупь скользкой. Да, да, скользкой, отдаленно напоминала разбавленный кисель. Но Николай мылся, как никогда получая удовольствие от мыла и воды.

…Проснулся, потому что в комнате кто-то находился, кроме него, а он не привык расслабляться даже во сне, срок-то отбывал с уголовниками, от них всего жди. Но увидел не барачное помещение, а жилую комнату. Вера сидела рядом и смотрела на него. Стоило открыть ему глаза, она, смеясь, сказала:

– А я твою одежду постирала.

– В чем же я ходить буду?

– Из отцовских вещей подберем. Что за шрам? – Она провела пальцем по большому рубцу на предплечье.

– Поранился. Давно.

– Колька… это ты?

А Колька вернулся взрослым мужчиной, ему было мало просто взглядов, поцелуев и разговоров. И вернулся он к той, кто была словно маяк – светила длинные десять лет. Он притянул Веру и целовал ее так жарко, что опомнилась она, когда его руки сдирали с нее халат и все, что было под ним.

– Ты что! Не надо… Ой…

– У тебя есть кто-нибудь? – прерывающимся шепотом спросил Николай, не прекращая штурма, так как не имело значения, кто у нее появился без него. В любом случае он имел на нее больше прав – так думал.