Лариса Соболева - Это знал только Бог

– Где Кобыла? – процедил он, глядя на любовницу «ювелира» с ненавистью.

– Его нет здесь, – ответила она. – Зачем тебе он?

– Плюнуть хочу в его бритую шилом харю. Где он?

– Не знаю. Ты же с ним на дело должен…

– Отойди!

– Погоди. – Она положила на его грудь ладонь, останавливая. – Сначала смою кровь и обработаю раны, а Кобыла от тебя не уйдет, не так ли? Сядь.

Действительно, никуда не денется. Внезапно пришли усталость, опустошение, наконец Николай почувствовал и боль. Он опустился на кровать, задумался, припоминая пережитый ужас. Тем временем Сонетка принесла теплой воды в фарфоровой плошке, помогла снять рубашку:

– Я выкину ее, дам тебе пуловер. – Она осторожно смывала грязь и кровь, залезла с ногами на кровать, мыла спину. – Ты в переделку попал?

– Еще в какую, – буркнул Николай.

Когда Сонетка обрабатывала ссадины и царапины йодом, он чуть вздрагивал, а она дула на ранки, уговаривая немного потерпеть. Закончив, встала перед ним, устремив на него свои колдовские глаза, пугающие Николая. Он произнес «спасибо», попытался встать, но Сонетка приложила ладонь к его щеке:

– Не уходи. Я помогу снять напряжение.

Наклонившись, она потянулась губами к его губам, Николай подался корпусом назад, опершись руками о постель и процедив зло:

– Ты чужая.

Сонетка выпрямилась, и вдруг красный халат соскользнул с ее плеч на пол. Николай застыл, как вмороженный, рассматривая обнаженную фигуру: шею, грудь, живот, бедра… Вот так запросто перед ним никто из женщин не оголялся, только Вера, но о ней он тогда не подумал, он ее забыл. От шока, ощущая жжение внутри, он лишь сглотнул, потом вдохнул – не хватало воздуха. А Сонетка поставила колено рядом с его бедром, приблизилась настолько, что обдавала его своим теплом:

– Так стану твоей. Ты откажешься от такого тела?

Губы Сонетки – чувственные, жадные – встретились с его губами. С этого момента он словно разделился на две части: верхнюю и нижнюю. Верхняя часть, где находится думающий аппарат, память и запреты, полностью отказала, а в нижней части горел пожар. Сонетка была очень умелая, она разожгла этот пожар до последней стадии, не давая опомниться. Ее губы, зубы, язык, пальцы, тело привели Николая в состояние исступления…

Очнулся, когда наступила разрядка и сознание постепенно возвращалось. Сонетка сидела на нем, дышала часто, была покрыта бисеринами пота, а его пальцы сжимали ее бедра. Николай похолодел, не веря в то, что произошло. Сонетка в бессилии упала рядом… и только тогда он подумал о Вере. Приподнявшись на локтях, растерянно обозрел себя голого, не помнил, как это случилось, как Сонетка раздевала его. А он не только не воспротивился, наоборот, от ее бесстыдных ласк сразу завелся…

– Не уходи, – положив мягкую, как у кошки, ладонь на его живот, произнесла Сонетка с томностью в голосе.

– Надо идти, Кобыла придет…

– Не придет, – заверила Сонетка, поглаживая низ его живота.

Николай понял, что сейчас второй раз случится непоправимое. Он вскочил и принялся одеваться, стараясь не смотреть на обнаженное, соблазнительное тело Сонетки. Он ненавидел ее. Ненавидел себя.

Она дала ему пуловер, не соизволив хотя бы для приличия набросить халат, проводила до двери. Он все же нашел в себе силы дежурно поцеловать ее на прощание, ведь человек, выбравший судьбу вора, который большую часть проводит по тюрьмам, никогда не откажется от женщины, никогда не оттолкнет ее. Все получилось натурально. Но противно…

Домой Николай шел бешено злым. Он представлял Веру в постели с другим и задыхался от ревности, оскорбления, брезгливости. Но это не Вера поддалась искушению, а он, его жена не подпустила б к себе чужого мужчину. А каково ей будет узнать? Николай видел ее глаза, ощущал через них ее боль, поэтому решил: не скажет. Молчание не расколет их на две половины – до измены и после. Не скажет, нет. Он стискивал зубы, сжимал кулаки и в сотый раз в бессилии мычал, как безмозглый бык. Попадись ему кто по дороге, задень его мало-мальски обидным словом – плохо пришлось бы обидчику. Это был бы ответ собственному животному инстинкту, но, на его счастье, улицы были безлюдными.

Едва вошел в квартиру и повернул ключ в замочной скважине, как Парася нарисовалась, высунув кудрявую голову в дверную щель:

– Это вы, Николай Карлович? А я думаю, хто это так поздно? Ой, Николай Карлович, вы ж обещали браслетку починить…

– Починю, – толкая дверь, пообещал он.

– Так я сичас занесу? – заиграла она бровями.