Роберт Синклер - Идеальное убийство

Артур быстро достал свой комплект писем, заклеил их, прилепил марки и двинулся следом за женой. Она подкрашивала губы перед зеркалом в прихожей, сумочка лежала рядом на столике. Конвей вошел в кухню, налил стакан минеральной воды и уронил его на пол. Вода и осколки брызнули во все стороны. В дверях кухни появилась Хелен.

— Ну, что там опять?

— Стакан упал. Я сейчас все уберу. — Конвей направился к маленькой кладовой, где хранились тряпки и швабры. Хелен продолжала малеваться.

— Боюсь, это был один из дорогих бокалов, — пробормотал Конвей.

— Что?! — ахнула Хелен и бросилась в кухню. Конвей сделал ставку на ее инстинктивную реакцию и оказался прав. Подбежав к сумочке, он проворно подменил письма и открыл дверцу кладовки. Когда он взял швабру, жена уже снова стояла перед зеркалом.

— Неуклюжий медведь, — буркнула она. Конвей еле сдержал улыбку. Все оказалось так просто. Возможно, это добрый знак.

По дороге Хелен опустила письма в ближайший почтовый ящик. Когда она вернулась в машину, Конвей заметил происшедшую в ней перемену. Жена была почти спокойна.

— Если уж у нас перемирие, то, может быть, пообедаем вместе?

— Я не против, — ответил Конвей. Он был рад, что Хелен сама это предложила.

Обед не сопровождался ожесточенной пикировкой. По пути домой Хелен сказала:

— Мне нужны белые перчатки, а тут на Беверли-драйв есть магазин.

Конвей невольно покосился на белые перчатки на руках жены. Она заметила это и добавила:

— Это моя единственная пара, и мне надоело их стирать. Конечно, если тебе лень останавливаться…

Конвей решил не усложнять свою задачу. Остановиться пришлось за пол квартала от магазина. Он вылез из машины вместе с Хелен.

— Пойду куплю себе газету.

Когда Хелен отошла достаточно далеко, Конвей юркнул в маленькую лавчонку, прошелся вдоль полок и, наконец, нашел то, что искал: детский карнавальный набор. Очки, нос, усы и брови. Заплатив и рассовав все по карманам, он вышел из лавки и выбросил упаковочную коробку в урну.

Когда Хелен вернулась, Конвей уже сидел в машине и читал газету. Он запустил мотор. Хелен взяла газету и раскрыла на рубрике объявлений.

— Сто лет уже не показывали хороших фильмов, — заметила она.

Конвей купил эту газету нарочно, чтобы навести жену на размышления о кинематографе. Теперь он боялся торопить события. Может, следовало подождать, пока они вернутся домой и жена от скуки сама запросится куда-нибудь? Или перенести все на следующий день, когда улягутся ее подозрения по поводу его столь неожиданного дружелюбия? И все-таки у него был шанс провернуть дело, не откладывая в долгий ящик.

— Разве тебе не понравилась картина с Томми Миллером? — невинно спросил он. — Как бишь ее? «Песнь Манхэттена»?

— Ты же знаешь, я ее не видела.

— Да? Помнится, ты говорила о ней, и я решил…

— Вот, значит, как ты внимателен к моим словам.

Конвей решил попытать счастья.

— А я как раз видел рекламу. Фильм идет на бульваре Санта-Моника, недалеко от нас. Какой там кинотеатр?

— Где? — Хелен пробежала глазами газетную полосу. — А-а… «Монтеррей».

— Я бы и сам сходил на этот фильм. Можно хоть сегодня.

— Ну и сходи.

— Не желаешь присоединиться?

Конвей краем глаза заметил, как жена покосилась на него.

— Не знаю… Если уж совсем нечем будет заняться…

Он не решился развить тему. Будь что будет.

Дома Хелен пошла в свою комнату, Артур — в свою. Запершись, он тотчас принялся за дело. Надо было приспособить усы. Они были длинные, черные, с закрученными кончиками, как у пиратов. Днем такие усы никого не обманут, но в темноте вполне могут сойти за настоящие, особенно если подровнять и подстричь их. Он порылся в чемодане со старой одеждой, предназначенной для рыбалки. Там лежала потрепанная шляпа, приобретенная еще до войны. Другой не нашлось: в Калифорнии Конвей обходился без головного убора. Сгодится, решил он.

Раза два Хелен набирала телефонный номер. Конвей приоткрывал дверь, но не слышал никаких разговоров. Наверное, жене не удавалось дозвониться. Это было ему на руку. Когда Хелен скрылась в своей комнате, Конвей быстро спустился вниз, схватил старое махровое полотенце и спрятал его вместе со шляпой в «бардачок» машины.

Ворс, состриженный с усов, письма, составленные по требованию Хелен, и номерок из прачечной, споротый с полотенца, он сжег в небольшой печке за гаражом.

Все было готово. Впрочем… Ему пришло в голову, что начнется расследование, и, если он скажет, что пишет рассказы, в доме должны быть какие-нибудь доказательства этого. Конвей поднялся в кабинет и напечатал на машинке начало одного из своих неопубликованных творений.