Irene - Умри красиво

— Я звонила утром. Мне нужен Валентин Константинович.

О, Господи, ну кто же дал ему такое умопомрачительное имя-отчество? Главное, не повторять его мысленно, чтоб голова не закружилась.

— Да, вижу, я записывала вас на одиннадцать. Подождите минут пять, хорошо?

Я обреченно кивнула и уселась в темном углу, откуда открывалось хорошее обозрение на весь холл больницы, где снимал кабинет психотерапевт. Кирилл дал мне номер телефона своего знакомого мозгоправа еще при расставании, но до сих пор я не решалась к нему сходить. И вот священный момент настал. Войдя в дверь напротив, я оказалась в уютном, светлом кабинетике с видом на сквер.

— Добрый день, — я попыталась улыбнуться, оглянувшись в поисках знаменитой «терапевтической» кушетки. — Меня зовут Вика.

— Очень приятно. Валентин Константинович. Впрочем, вы и так знаете.

Доктор Ершов оказался довольно приятным дяденькой с маленькими, пронзительно серыми глазами, вокруг которых, когда он улыбался, собирались смешные морщинки. Он не был похож на традиционного врача или профессора с кафедры, какими часто любят изображать психотерапевтов в фильмах, и даже не носил халат. Он предложил мне сесть, и я с удивлением отметила, что никакой кушетки в кабинете и не нужно — кресло было настолько великолепным, теплым и удобным, что мне даже не хотелось шевелиться: почему-то сразу всплыло забытое ощущение из детства, когда мама подбивает твою подушку и заправляет одеяло, чтоб тебе приятнее спалось.

И мы начали разговор. Уже идя сюда, я старательно настроилась на то, чтобы максимально правдиво рассказывать все, что меня волнует — так, хоть и совершенно случайно, было когда-то с Кириллом. И ему, признаю, удалось мне помочь. Но он задавал вопросы. А этот же прозрачноглазый дяденька только и делал, что отвечал мне моими же фразами!

— И я осталась одна. Совсем одна. Но хуже всего, что у меня даже нет возможности доказать Кириллу, что я готова измениться ради него. И что я… что я больше никогда так не буду.

Прозвучало совсем по-детски. Я смущенно опустила взгляд и насупилась.

— Вы остались одна и хотите доказать ему, что готовы измениться ради него?

Я прищурилась, внутри волей-неволей начало нарастать раздражение.

— Я так и сказала.

— Почему вы хотите ему это доказать?

— По-моему, уже говорила, — я прочистила горло, непроизвольно сжав кулаки. — Потому что люблю его. И мне невыносимо даже думать о том, что Кирилл меня презирает. Что я навсегда потеряла его уважение.

— Вы думаете, что потеряли его уважение и поэтому вам больно?

Ну вот, опять! Я закатила глаза и кивнула. Спасибо, хоть платить не надо этому спецу!

— Правильно ли я понимаю: то, что он презирает вас, по вашему мнению, и плохо думает о вас, ранит больше, чем то, что его нет в данный момент рядом с вами в качестве вашего жениха?

Бац! Я долго смотрела ему в лицо с нескрываемым удивлением, пытаясь переварить эту фразу.

— Вы не хотите отвечать? — маленькие глазки терапевта совсем превратились в щелки из-за легкой сочувствующей улыбки. — Или вы задумались?

— Я думаю, почему вы не верите мне.

— Я верю вам. Просто задал вопрос, чтобы лучше понять. Пока я вижу, что вы не совсем осознаете, что именно причиняет вам дискомфорт.

Все, он меня достал. Я поднялась с кресла и нацепила на плечо сумку, уже собираясь громко хлопнуть дверью. Валентин Константинович не шевельнулся, молча, с той же улыбкой наблюдая за моими передвижениями.

— Советую вам прийти еще. Может быть, у вас появятся интересные мысли после нашего разговора, но чуть позже. Возвращайтесь в любом случае.

Я громко выдохнула и вернулась в кресло.

— Вы хотите сказать, что я больше переживаю из-за того, что потеряла уважение к самой себе, чем из-за того, что меня бросил любимый человек?

Терапевт поднял брови.

— Вы сказали это сами.

— И что мне делать?

Он снова улыбнулся, на этот раз, сама не знаю, почему, его улыбка не вызвала у меня такого раздражения, как прежде.

— Будем работать.

…Конечно, вопросов после приема осталось больше, чем ответов. Но сильнее всего в этом путешествии к мозгоправу меня смущал тот факт, что больница, в которой он арендовал кабинет, находилась в опасной близости к школе, в которой работал Кирилл. Заборчик из железной сетки, выкрашенный небесно-голубой краской, гогочущие старшеклассники на парапете, малыши, носящиеся по двору и лупящие друг друга тугими портфелями — школьный мир когда-то соединил нас и казался теперь «прекрасным далеко», безвозвратно утраченным, как и наши отношения. Я подошла вплотную к забору и взялась за ограду. Собственно, чем я рискую? Ведь нет никакого решения суда, по которому мне запрещено видеть Кирилла и приближаться к нему ближе, чем на пятьдесят метров. Я решительно свернула на дорожку, ведущую к центральному входу.