Галина Романова: Незнакомка с тысячью лиц

– Совсем, да? – заскорузлый палец Зинаиды Васильевны покрутился возле виска. – Людей убивают, они не ищут. А тут собаку кто-то заколол! Подумаешь… Еще нас и обвинят.

– Почему нас?! – ахнула Оля, плотнее кутаясь в шаль. – Мы ни при чем!

– Докажи им, умница, – хмыкнула соседка, закатила глаза ко второму этажу. – Наверняка сыночки этих жильцов это сотворили. Больше некому. Их что-то сегодня и не слыхать. Родители топают, а пацанов не слышно. Точно они. А как на них заявишь? Их папаша тут же нас на фарш порубит! Он такой!..

– Да-да, полностью с вами согласен, – закивал Агапов, выпуская руку Ольги из своей возле ее двери. – Негоже из-за бездомной животины на людей клеветать. Мало ли, кто хулиганит! Дом необитаем.

– Но мы тут живем, – возразила Оля слабым голосом, ее сильно тошнило, и хотелось в уборную, но пойти туда сейчас одной было выше ее возможностей. – Окна светятся.

– С другой стороны дома наших окон не видно, – встряла снова Зинаида Васильевна. – Кто-то мог нахулиганить, собаку подбросить и смыться. Кого искать-то станут, скажи, умница? Нас замордуют, и только. В общем, вы как хотите, а я… а я спать.

Она скупо простилась и ушла к себе, громко захлопнув дверь. Агапов еще постоял минутку, что-то бормоча про необъективность некоторых представителей правоохранительных органов, способных испортить жизнь, и ушел наверх. Оля тоже помялась возле своей двери и все же решилась пойти в уборную. Там она долго умывалась, полоскала рот ледяной водой и смотрелась в осколок старого зеркала над мраморной раковиной, которую не смогла уничтожить ни одна власть.

На нее смотрело бледное лицо рыжеволосой тридцатилетней красавицы с превосходно очерченными скулами, милым носиком, зелеными глазищами в пол-лица и ярким тонкогубым ртом. И лицо этой красавицы мученически корчилось, стоило вспомнить бедное животное, издававшее страшные стоны. И тут же вспоминалась совершенно другая история, более жуткая, знать о которой не мог никто. Это была очень старая, очень дикая история. Она о ней почти забыла. Ее заставили о ней забыть. И тут вдруг…

– Прекрати! – приказала она себе и плеснула в лицо очередную порцию ледяной воды. – Это просто… Это просто чья-то идиотская шутка! Это всего лишь совпадение!

Она вернулась к себе, заперла комнату и десять минут обшаривала все углы и висевшую во встроенном шкафу одежду. Никаких маньяков, никаких злоумышленников не было. Она погасила свет, распахнула шторы, легла на диван, укутавшись в толстое пуховое одеяло. И тут же взгляд ее сам собой нашел окно третьего этажа, из которого – она точно знала – за ней часто наблюдают.

Кем был этот мужчина, она не знала. Но периодически видела его одинокий силуэт в окне. Он не пытался остаться незамеченным. Он не следил за ней. Он просто стоял, лениво потягивая что-то из стакана, и смотрел на их дом. И почему-то ей очень хотелось, чтобы он смотрел только на нее и думал о ней что-нибудь хорошее. Просто стоял у себя в комнате, смотрел на ее окна и думал о ней. Что-нибудь хорошее…

… – Что хорошего можно ждать от тебя, Николаева? Ты вообще способна творить добро? Ты хотя бы знаешь, что это такое – добро?

Высокий голос классной руководительницы не известной никому маленькой школы вибрировал на таких недопустимых нотах, что казалось, еще минута, и Нина Ивановна зайдется страшным кашлем. «Нельзя же так надрываться, – думала Оля, колупая пальцем трещину в углу, в который ее классная руководительница поставила час назад. – Так можно сорвать голос, так можно напугать ребенка. Любой ребенок в возрасте десяти лет может напугаться, когда его ставят в угол на час, а потом орут ему в спину и при этом больно тычут указкой между лопаток». Оля не боялась. Она могла бы развернуться, выдернуть указку из слабых костлявых рук Нины Ивановны и поколотить ее. Она была сильным, рослым ребенком, бьющим все школьные спортивные рекорды по бегу, плаванию, подтягиванию и рукопашному бою с одноклассниками-мальчишками. А еще она прекрасно метала копье и стреляла из «воздушки». Поэтому она могла бы запросто поколотить низкорослую, сухопарую, злую Нину Ивановну. Могла заставить ее стоять в углу. И так же орать на нее и тыкать указкой в ее острые лопатки.

Но Оля этого не делала. Она была воспитанным ребенком своей матери – раз. И Нина Ивановна была родной сестрой Олиного отчима – два.

Свою маму Оля очень любила и старалась никогда не огорчать. И у нее это прекрасно получалось. И все были ею довольны. Все, кроме Нины Ивановны. Даже отчим дядя Витя частенько хвалил свою падчерицу и давал ей денег на кино и сладости. Любил погладить ее по голове, по спине и плечам, любил называть ее своей девочкой. Оля позволяла, хотя ей это было и неприятно. Но мама так смотрела на нее при этом. Так умоляюще смотрела, и взгляд ее просил Олю быть покорной и вежливой, что она терпела.