Стивен Кинг - Парень из Колорадо

— Наверняка так и было! — вскричала Стефани. — Тот, кто сдобрил мясо этим релаксантом, сидел рядом и наблюдал, как Коган задыхается! А потом, когда он умер, привалил его спиной к мусорному баку и забрал остаток стейка, чтобы его не отправили на анализ! Не было никакой чайки! Это… — Она замолчала, глядя на них. — Почему вы качаете головами?

— Вскрытие, дорогуша, — напомнил Винс. — Хроматография не выявила ничего такого в крови.

— Но если это было что-то экзотическое…

— Как в романе Агаты Кристи? — спросил Винс, с улыбкой подмигнув Стефани. — Что ж, возможно… Но кусок мяса остался и в горле, ты же помнишь?

— Да. Конечно. Доктор Кэткарт отправил его на исследование? — Она немного ссутулилась.

— Ага, — согласился Винс, — отправил. Мы, конечно, сельские мыши, но иногда к нам приходят темные мысли. И из посторонних веществ в этом куске хорошо пережеванного мяса обнаружилась только поваренная соль.

Стефани помолчала. А потом сказала (очень тихо):

— Может, это было вещество, которое исчезает.

— Ага. — Дейв кивнул и языком выпятил щеку изнутри. — Как Береговые огни через час или два.

— Или члены команды «Лизы Кабо», — поддакнул Винс.

— И вы не знаете, куда он подался, как только он сошел с парома?

— Нет, мэм, — ответил Винс. — Мы искали больше двадцати пяти лет и не нашли никого, кто бы заявил, что видел его до утра двадцать четвертого апреля, когда Джонни и Нэнси обнаружили тело примерно в четверть седьмого. И для протокола, если бы таковой имелся: я не верю, что кто-то взял из его руки недоеденную часть стейка после того, как он подавился последним куском. Я уверен, что ее утащила чайка, как мы всегда и предполагали. Знаете, мне все-таки пора.

— И мне надо наконец-то добраться до счетов, — кивнул Дейв. — Но сначала, думаю, следует еще раз заглянуть в туалет. — С этими словами он направился к нише за печатной машиной.

— Наверное, и мне лучше заняться колонкой. — Стефани смирилась с неизбежным, потом вдруг воскликнула, наполовину шутливо, наполовину всерьез: — Лучше бы вы мне ничего не рассказывали! Раз собираетесь оставить в таком подвешенном состоянии! Пройдет не одна неделя, прежде чем я смогу выбросить все это из головы!

— Прошло двадцать пять лет, а из наших голов ничего не выбрасывается, — возразил Винс. — Но по крайней мере теперь ты понимаешь, почему мы ничего не рассказали этому типу из «Глоуб».

— Да. Понимаю.

Он улыбнулся и кивнул.

— У тебя все будет хорошо, Стефани. Все будет прекрасно. — Винс по-дружески сжал ей плечо и двинулся к двери, по пути захватив со своего заваленного бумагами стола узкий репортерский блокнот и сунув в задний карман. В свои девяносто он шагал легко, едва заметно сутулясь. Спину его белой рубашки пересекали черные подтяжки. На полпути он остановился и оглянулся. В косой колонне предвечернего солнечного света седые волосы превратились в нимб.

— Приятно, что ты с нами, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты это знала.

— Спасибо. — Она надеялась, что в ее голосе не прорвались слезы. — Это было чудесно. Сначала я немного сомневалась, но… Но теперь знаю: лучше не бывает. Работать здесь — одно удовольствие.

— Ты думала над тем, чтобы остаться? Мне представляется, что да.

— Да. Будьте уверены, думала.

Он сосредоточенно кивнул:

— Мы с Дейвом говорили об этом. Нашей газете не помешает молодая кровь. Достойная молодая кровь.

— Вы оба еще проработаете многие годы!

— Да, — рассеянно ответил Винс, словно иначе быть не могло, и, когда он умер шестью месяцами позже, Стефани сидела в холодной церкви, записывала впечатления о службе в собственный узкий репортерский блокнот и думала: Он знал, что грядет . — Мне тут еще работать и работать. Однако если ты хочешь остаться, мы с удовольствием возьмем тебя. Сейчас тебе нет необходимости давать окончательный ответ, но считай мои слова предложением.

— Хорошо, так и буду считать. И я думаю, ответ нам обоим известен.

— Что ж, это прекрасно. — Он начал поворачиваться к двери, потом снова посмотрел на Стефани. — Сегодняшняя учеба почти закончена, но я все-таки хочу еще кое-что сказать тебе о нашей работе. Можно?

— Разумеется.

— Есть тысячи газет и десятки тысяч людей, которые пишут для них истории, но видов историй существует только два. Есть новости, которые и не истории вовсе, а только отчет о случившихся событиях. Эти материалы и не должны быть историями. Люди раскрывают газету, чтобы прочитать о крови и слезах с тем самым интересом, который заставляет их сбрасывать скорость, проезжая мимо аварии на трассе. Потом они едут дальше, а что находят глубже, под новостями?