Мария Шкатулова - Убийство в Озерках

— То есть, ты думаешь, это сделал Женя?

— Да чего тут думать? Я же не могла на самом деле удариться и не заметить этого. Кроме того, незадолго до встречи с Женькой я мыла машину, и если бы что-нибудь было… До того момента, как мы подъехали к Федоровичам, я из машины никуда не выходила и машину нигде не оставляла, значит…

— Но ведь ее могли помять, пока она стояла во дворе у Федоровичей?

— Не могли. Я же говорю, она стояла между гаражом и газоном, и сбоку никакая другая машина подобраться к ней не могла. Я это прекрасно помню, тем более что в тот же день специально приехала во двор к Федоровичам, чтобы исследовать такую возможность, и, к сожалению, вынуждена была эту версию отбросить.

— А Женя?

— Что — Женя? — Марго с удивлением взглянула на нее.

— Что он сказал? Вернее, что ты ему сказала?

— Вот именно, «вернее»… Что сказала? Сказала, что так, мол, и так: вышла во двор, увидела, что машина помята, спросила, не знает ли он, как это могло случиться…

— Ну? А он? Да не тяни же!

Марго усмехнулась.

— Да что ты, в самом деле? Как будто не знаешь, что он сказал?

— Откуда же мне знать! Ты мне никогда об этом не рассказывала! — наивно ответила Нина.

— Господи, Нинон, что тут рассказывать? Неужели непонятно: если он ничего не сказал сразу, значит, не собирался делать этого и впредь.

— Но ты уверена, что…

— Оставь, пожалуйста, — Марго досадливо махнула рукой. — Кто же еще, если не он? Потому-то он и был такой нервный, когда поднялся к Федоровичам. Машину он водить не умеет, во дворе темно, тесно, вот он и стукнулся. Я только потом сообразила: ведь когда мы подъехали к их дому, он был такой веселый, чего-то шутил. И у Федоровичей обычно сидит, разливается соловьем, а тут, видите ли, голова разболелась…

— И все-таки, что он тебе сказал?

— Да ничего. Сказал, что понятия не имеет. Что, наверное, кто-то стукнул. И все.

— А ты? Ты не намекнула ему, что кое о чем догадываешься? — Нина испытующе посмотрела на подругу.

— Псс! — фыркнула Марго. — «Намекнула!» Скажешь тоже! Мы же «интеллигентные» люди, твою мать! Мы боимся ранить, боимся притронуться к больному месту, боимся поставить в неловкое положение — мы носимся с ними как… как…

Нина засмеялась.

— Ты же только что ругала меня именно за то, что я не хочу с этим носиться?

— Брось, пожалуйста… Не знаю, с чего я сейчас так завелась… Вчера мы с ним поругались, вот я и… А так… мужик как мужик. Немного жадный, трусоватый, а в остальном — ничего. Я тебе к тому все это и говорю, что если подходить к ним со слишком высокими мерками, то так и будешь сидеть всю жизнь одна.

— Да я уже и сижу! И ничего, не так уж мне и плохо. И знаешь, почему? Потому что то, что ты называешь «немного жадным и трусоватым», — это не мужчина. И меня это не возбуждает. — Нина помолчала. — А почему ты вспомнила сейчас эту историю про Женю?

Марго поморщилась.

— Да так… говорить не хочется.

— И все-таки?

— Да знаешь, лежим мы с ним вчера в постели. Женька превзошел сам себя: был как молодой петушок. Лежим мы с ним, курим, расслабленные такие, счастливые, вспоминаем молодость, как познакомились, как целовались на каком-то чердаке, как он первый раз к моим родителям пришел, как с отцом спорил и так далее. Федоровичей вспомнили, конечно. И тут черт меня дернул сказать: «Женька, ты хоть теперь можешь признаться, что это ты тогда мою машину… того?»

— О, Господи, зачем?!

— Зачем, зачем… Я-то, дура, решила, что дело прошлое: мало ли каких глупостей мы не натворили в молодости? А теперь вспоминаем об этом как о чем-то таком, что было не с нами. Я, например, в юности писала стихи и ни за какие коврижки не соглашалась их показывать кому бы то ни было — стеснялась. А теперь — мне совершенно все равно, будто и не я их писала.

— Ах, стихи… — сказала Нина. — Ну хорошо, и что же?

— Ты будешь смеяться, но я была уверена, что он поступит как благородный идальго и скажет: «Прости меня, Марго. Я, конечно, трус, но не настолько. Это сделал я, но тогда я не мог сознаться, потому что боялся твоего папашу, а потом, что ТЫ будешь считать меня трусом. А теперь я так счастлив, что с меня свалилась эта гора…» Ну и так далее. И мы, как водится, сливаемся в экстазе…

Нина улыбнулась.

— А вместо этого?

— Вместо этого он вскочил как ошпаренный и заорал: «Выходит, ты все эти годы считала меня подлецом? И жила со мной? И сейчас продолжаешь считать? Да как ты могла?» И пошел, и пошел… Ты ведь знаешь, какой он зануда? Для него до сих пор важнее, что о нем говорят, чем то, что он такое на самом деле. А ведь ему уже пятьдесят…