Сергей Куприянов - Особый талант

На следующий день после допроса тела Кулака и его любовницы были ранним майским утром найдены в искореженной машине, свалившейся с большой высоты в неглубокую речку в Пушкинском районе. Оба были пристегнуты ремнями безопасности и, по заключению медэкспертов, которое с удовольствием цитировали газеты, вполне могли бы остаться в живых, не попади они в воду. Шок от падения, а может быть, и кратковременная потеря памяти сделали свое дело — любовники захлебнулись в реке, вода в которой уже начала спадать после весеннего паводка.

В этот же день, только несколькими часами позже, произошло еще одно событие, о котором не писали газеты и вообще о нем мало кто знал. Матвей Соснин, один и без оружия, сидел на лавочке, вкопанной неизвестными рабочими день назад на газоне около подъезда, и читал журнал, положив его на колени. Долго ждать не пришлось: распорядок дня Василия Ивановича Мухина, представившегося Матвею как Муха или Иваныч, за последние дни был изучен довольно хорошо.

Муха вышел из подъезда один. В его ближайшие планы входило посещение поликлиники, где в кабинете физиотерапии он пытался вылечить свой застарелый бронхит.

— Иваныч! — окликнул его Матвей, в трубочку сворачивая журнал.

Муха нервно оглянулся и замер. На секунду на его лице проступил ужас. В этот момент он подумал, что все — не придется ему больше заботиться о своем здоровье. Так, около собственного подъезда, закончили жизнь многие из тех, кого он знал.

— Спешишь? А то садись, потолкуем.

— Ты чего тут делаешь? — справляясь со страхом, от которого ноги отказывались держать его небольшое тело, спросил Муха.

— Ты меня удивляешь! Какое сегодня число? Забыл? Мы же с тобой договаривались через две недели встретиться. Ты сам срок назначал. Или забыл?

— Ничего я не забыл, — буркнул Муха и сел, едва не упал на лавочку. Сейчас следовало говорить о деле, нужно быть настойчивым и наглым, но пока что у него не было на это сил. — Ты как меня нашел?

— Очень просто. Спросил в адресном бюро. Чего это ты такой зеленый? Болеешь? Лечиться тебе надо, вот что. На физиопроцедуры походить, витамины попить. А лучше всего съездил бы ты куда-нибудь отдохнуть, где сейчас тепло и много фруктов. Я тут вот про одну контору читал, — Матвей потряс перед собой свернутым в трубку журналом. — Хоть в Египет отправят, хоть на Кипр. Туда, кстати, даже виза не нужна. Хоть сейчас садись на самолет и отдыхай себе на здоровье. За бабки сейчас на Луну отправят.

Муха был уголовником со стажем и намеки понимать умел. Он услышал и про физиотерапию, куда сейчас направлялся, и про собственное здоровье, которое могли повредить. И про отправку на Луну тоже — так в его среде говорили про тех, кто по не зависящим от них причинам заканчивал свой земной путь.

— Ну говори, с чем пришел, — хмуро сказал он, не желая терять лицо перед этим лохом, вздумавшим ему угрожать. Как же он его квартиру выцепил-то?

— Конечно скажу. Потолковал я со своими ребятами. Не хотят они на вас работать. Да и я, признаться, тоже не в восторге. Но если дело предложишь хорошее, то я попробую их уговорить. Только не уверен, что они согласятся.

— Это твое последнее слово?

— А ты какого ждешь? — придурковато удивился Матвей и как бы невзначай прицелился в лицо Мухи трубкой журнала.

— Я думал, ты умней окажешься.

— Зачем тебе думать-то, Иваныч? Ты передай мои слова Мамаю — и дело с концом. Войны между нами нет, а без взаимной любви мы как-нибудь переживем.

Упоминание про Мамая неприятно поразило. С этим фраером он действительно встречался по просьбе Мамая. То есть это он для себя так говорил, что по просьбе. На самом деле выхода у него не было. Муха вышел на волю всего полгода назад и оказался гол как сокол. Ни здоровья, ни знания новой жизни у него не хватало для того, чтобы замутить серьезное дело. Мамай — молодой вор, из скороделок, которого в другой ситуации он за стол бы с собой не посадил, — пригрел его из уважения к прошлым заслугам и давал кое-какие поручения. Так он добирал себе авторитета. Ну как же! Муха, старый вор, раньше известный на пол-Союза, ходит у него чуть ли не в шестерках. Осознавать это было горько и обидно. Но не шнурок же плести и заканчивать свои отношения с жизнью в ванной с отваливающимся кафелем! Вот Муха и держался при Мамае не то советником, не то порученцем, при этом сам предпочитая думать и другим намекая, что является при молодом вроде наставником или смотрящим по поручению старших, опытных и знаменитых воров.