Сергей Куприянов - Особый талант

На следующее утро, когда Большаков сам лично отвез своего гостя в Москву, тот, выходя из машины положил на сиденье небольшой полиэтиленовый пакет и, прощально махнув рукой, пошел в сторону станции метро. Когда Большаков пакет вскрыл, то едва не задохнулся. Это были сделанные поляроидом снимки. На каждом из них был Аслан. Мертвый. В этом не могло быть сомнений. Одноклассник его покойного брата сделал ему новогодний подарок.

Москва задыхалась от пыльного зноя. Прохожие передвигались медленно, как переевшие питоны. Немногие счастливчики, которые могли себе позволить отдых в полдень, расположились за столиками летних кафе и на зависть остальным пили прохладительные напитки, развалившись в пластмассовых креслах под яркими зонтиками-грибками, укрывавшими от солнца.

Пашков возвращался из редакции, где он оставил свою новую книгу, законченную им только накануне. Настроение было освобожденно-приподнятым и в то же время напряженным. С одной стороны, он только что закончил книгу и теперь мог отстраниться от текста, над которым мучился несколько месяцев; собирал материал, писал, придумывал, переживал, переделывал. С другой — все теперь было в руках редактора. Наверняка будут какие-то замечания, что-то не понравится и придется переделывать, возвращаясь к надоевшему тексту. Если книгу, вообще, не отклонят, отказавшись брать. Тогда придется нести ее в другое издательство, опять что-то говорить, ждать, короче говоря, все по новой.

Но думать об этом сейчас не хотелось. Книга закончена, можно передохнуть, собраться с мыслями, да и вообще нужно расслабиться. Жара такая, что думать ни о чем не хочется. Ни беспокоиться, ни планировать, ни придумывать сюжет. Вообще ничего. Хотелось покоя, холодного пива и болтовни ни о чем. Увидев очередное «грибное» место, Пашков свернул к ярким зонтикам, купил у распаренной тетки две запотевшие бутылки и сел за столик, предвкушая в ближайшие полчаса неспешное и несуетное кайфование. Не зря в жарких странах к полудню всякая активность замирает, и люди отдыхают, потягивают прохладные лимонады, укрывшись в тени, и лениво переговариваются, обсуждая соседей, свои и чужие дела, жен, детей и мало ли чего еще. Потягивая из бутылки пиво и глядя на прохожих, особенно на девушек в коротких юбках, Пашков лениво думал, что было бы неплохо написать что-то эдакое про Восток. Про арабов, например. Про каких-нибудь берберов. Но, кроме того, что видел о них по телевизору или когда-то читал и успел позабыть, он о них не знал ничего. Южнее Киргизии он нигде не бывал, а про Африку и говорить нечего. Так что о полноценной книге не могло быть и речи. Но все равно занятно. Ведь это же целая философия, вытекающая из общего строя жизни, из ее ритма, который напрямую зависит от климата. Ему вспомнилось, почему в свое время в Греции и Риме изготавливали скульптуры, а в Ассирии предпочитали настенные полуобъемные изображения, хотя исторический период и общее развитие культуры были примерно одинаковыми. Все дело в климате, во влажности и в интенсивности освещенности. Поставь на улице Ниневии того же Давида или Венеру, и под прямыми лучами солнца были бы они с гитлеровскими усиками, которые создавали бы им тени от собственных носов. Может быть, была разница и в природных материалах, то есть в камне. Тут есть мрамор, там нет. Интересно. Где-то тут нащупывался свежий сюжет. В противостоянии и, порой, во взаимонепонимании культур и традиций. Римляне с их многобожием и богатством — и евреи с монотеизмом и нищетой. Русские с православием, земледелием и лесами — и татаро-монголы с мусульманством и степями. Америка с судами Линча, которые проходили еще в начале двадцатого века, с Декларацией прав и свобод, с сильными профсоюзами — и Россия с черносотенцами, с революциями и пренебрежением к личности. Русские с православными традициями и равнинами — и чеченцы с мусульманством и горами.

— Ты закончил, мужик? — кто-то грубо спросил у него прямо над ухом.

— Что? — встрепенулся Пашков, отрываясь от сладких грез наяву.

Рядом с ним стояла троица крепких парней лет по двадцать и требовательно на него смотрела.

— Вали отсюда, тебе же сказали.

На мгновение он растерялся. Белый день, кругом полно народу, а эти явно затевают скандал. Даже, похоже, драку.

— Почему это я должен валить? — не слишком уверенно спросил он.

— А потому! Отдохнул — а теперь дай другим отдохнуть. Мы тоже люди.