Сергей Куприянов - Особый талант

— Можно и книжку, — покорно сказал Пашков, неторопливо принимаясь за еду.

Несколько минут он неспешно ковырял вилкой в тарелке, с явным удовольствием поглощая еду. Глаза жмурил и даже подстанывал от удовольствия. Наконец Артем не выдержал:

— Ну скоро ты?

— Угу. Уже заканчиваю. — Пашков посмотрел на часы. — А я не понял, вы откуда вообще-то? Из милиции?

— Вроде того. Ешь, по дороге расскажу. А то аппетит испортишь.

В зал вошел огромный человек в милицейской форме. Было в нем без малого два метра, лицо страшное до свирепости. Выглядывавшие из рукавов кисти рук были значительными и до того красными, что издалека казались без кожи. Помявшись на входе, он двинулся к столику, за которым Пашков доедал салат.

— Здравствуй, Виталий Никитович, — прогудел он густым басом.

Услышав этот голос, Артем дернулся и резко обернулся. Было хорошо видно, что он мало сказать неприятно удивлен — напуган.

— Здравствуй. Уже заканчиваю.

Артем посмотрел на Пашкова в явном замешательстве. Было видно, что настаивать на прогулке он больше не хочет. Но и лицо терять тоже не хочет.

— Ну ладно, — наконец сказал он. — Потом договорим.

Встал и неловко, бочком, обойдя здоровяка, пошел вон из ресторана.

Из салона «мазды» Артем и еще двое могли видеть, как Пашков в сопровождении скалоподобного милиционера вышел на улицу. Пашков сыто сощурился, неторопливо закурил, и оба сели в милицейский «уазик», через заднее зарешеченное стекло которого была видна здоровенная морда овчарки. Коротко посовещавшись, решили больше не преследовать. Вместо этого поехали к Калите — докладывать о проделанной работе. Ждать от него благодарности не приходилось, но скрывать происшедшее было не безопасно. Старый вор отличался крутым нравом и был скор на расправу, а к тому же сейчас он действовал не сам по себе — рядом с ним последние дни крутился чеченец Руслан, явно находящийся не в лучшем расположении духа.

Про него ходили неприятные, а больше того, страшные разговоры. Так что лучше было не мешкать.

Если бы наблюдатели Калиты решились на преследование, они были бы несказанно удивлены. «Уазик» доехал до рынка, где Пашков купил несколько килограммов третьесортного мяса с костями, милиционер погрузил покупку в машину, и они поехали дальше, к складу крупной фирмы, торгующей продуктами питания, где было куплено два мешка овсянки и мешок перловки. После этого «уаз» направился к кольцевой, пересек ее и на приличной скорости двинулся в глубь Московской области. А еще через полчаса машина свернула с шоссе, покрутилась по все сужающимся дорогам, нырнула в лес и вскоре остановилась перед глухими дощатыми воротами, несколько покосившимися и позеленевшими снизу. Слева и справа от них тянулся забор из таких же досок.

Здесь много лет подряд располагалось лесничество, недавно упраздненное. Как оно попалось на глаза капитану милиции Черныху, этому самому здоровяку, больше двадцати лет отработавшему кинологом, неизвестно. Сам он на эту тему не распространялся, может быть, оттого, что вообще был человеком малоразговорчивым, больше предпочитая проводить время с собаками, чем с людьми.

С Пашковым они были знакомы давно, больше десяти лет, с тех пор как тот написал понравившуюся кинологу статью о нем и его подопечных и опубликовал ее в одной из московских газет, после чего начальство отметило Черныха памятной медалью к празднику и денежной премией. То ли ему просто понравилось проявленное к нему и его делу внимание, то ли разглядел в авторе любовь к собакам, но с тех пор контакт у них не пропадал, хотя и не перерос в дружбу. За годы Службы через руки и, надо полагать, сердце великана прошли десятки, а может быть, и сотни собак, большинство из которых покинули службу. Раньше таких отбракованных отставников, «Мухтаров» как он их называл, без особых усилий брали к себе сотрудники милиции и их знакомые — породистые, выученные собаки легко справлялись с работой охранников дач и стройплощадок, довольно успешно приживались в семьях и в то же время не были серьезной материальной обузой для новых владельцев. С приходом новых времен пристроить такого «мухтара» стало почти невозможно, и зачастую они отправлялись на усыпление. В преддверии своей скорой пенсии Черных решил организовать что-то вроде пансионата для отбракованных собак, подыскал для этой цели место и прошедшей осенью попросил Пашкова посодействовать в организации хоть какой-то материальной поддержки — через прессу или еще как, видимо, свято уверенный во всесильности печатного слова. Статью Пашков написал, и она вышла в свет, но, кроме нескольких писем с предложением забрать собак и даже кошек, никакой другой реакции не последовало. Времена тяжелые, и люди не спешат расставаться со своими кровными, предпочитая тратить их на себя и своих близких, а не на неизвестных собак. Один сильно злой на жизнь водитель автобуса даже написал, что это очередное жульничество и способ изъятия денег у честных тружеников.