Эдуард Хруцкий - На углу, у Патриарших...

В динамике звякнуло, и снова наступила тишина. Парни возвратились к коробку. Он взлетал и шлепался на стол. Снова зазвонил телефон. Второй звонок, третий…

— Алло? — прозвучало вновь.

— Тамарочка, это Гарик. Есть хороший хрусталь.

— Теперь он никому не нужен.

— Я по дешевке отдам!

— Другому. — И разговор прекратился.

— Ну, не баба, а Госснаб, — усмехнулся один из парней.

В кабинете Никольского опять было накурено. Котов и Никольский сидели за столом визави.

— Не ошиблась твоя Румянцева, — сказал Котов. — Глазастая! Точно указала примету: седая прядь от виска к затылку.

— Значит, все-таки Бец?

— Он самый. Болбочан Петр Ионович. А Тамара Паскарь, на которую ты вышел, — его любовница. Вместе проходили по одному делу в Одессе.

— От слухачей есть что-нибудь? — спросил Никольский.

— Мелочевка пока, — ответил Котов.

Слухачи решили перекусить. Ели бутерброды, запивали застоявшимся кофе из термоса. Привычно зажурчал телефонный звонок. Второй, третий… И вдруг короткие гудки.

Снова звонок. И сразу же сняли трубку.

— Это я, — раздался мужской голос. — Как у тебя?

— Все нормально.

— Ты мои картинки никому не предлагала?

— Что я — сумасшедшая?

— Завтра утром буду.

Было темно, когда у подъезда кооперативного дома — прямо напротив «рафика» — припарковался разноцветный автомобиль Никольского. На переднем сиденье рядом с Никольским расположился Котов, а на заднем — Лепилов с автоматом и муровский оперативник.

На рассвете Никольский разбудил задремавшего Котова.

— Пора.

Трое пошли в подъезд, а Никольский, открыв капот, начал копаться в двигателе. Бец появился внезапно: вдруг возник у подъезда, словно из воздуха сгустился. Огляделся по сторонам: люди шли на работу, какой-то дурачок копался в своей машине-развалюхе. Бец вошел в подъезд, а дурачок сказал в переговорник:

— Он вошел, Слава.

Бец поднимался к лифту, когда услышал сверху топот и крики.

— Твою мать! Опять лифт не работает!

— Не психуй, Слава, успеем. Тачку возьмем, в крайнем случае!

За спиной Беца хлопнула дверь. Он резко обернулся. Вытирая руки ветошью, в подъезд вошел дурачок-автомобилист. На лестнице пролетом выше появились двое, и Бец сразу понял, кто это. Он сунул руку во внутренний карман куртки, но Никольский опередил его: в прыжке рубанул ребром ладони по горлу.

Лепилов с автоматом стоял на лестничной площадке, охраняя квартиру.

Квартира была той же типовой планировки, что у Нинки, где взяли Разлуку, но побогаче.

В большой комнате трудился оперативник: разворачивал свернутые в трубки картины и сверял их с фотографиями.

В спальне сидел на кровати Бец со скованными за спиной руками. Рядом на стульях устроились Никольский и Котов.

Тамара Паскарь стояла, прислонившись к дверному косяку, и безучастно наблюдала за происходящим.

— Подельник твой кланяться просил, — сказал Бецу Котов. — Соскучился он по тебе. Извелся весь. Портретик твой нарисовал — ну, копия ты. По нему и нашли. Здравствуй, Петя.

— Не лепи горбатого, начальник, — равнодушно отозвался Бец. — Нет у меня подельника. Один работаю.

— А кто тебя на музей навел? — спросил Никольский.

Бец молчал, глядя в окно.

— Неужто не помнишь? — удивился Котов. — Да что ты! — И добавил с еле заметной усмешкой, покосившись на Никольского. — Его забыть невозможно!

— Видный паренек, — подтвердил Сергей. — Два таких, как я. Фиксатый, правда, и на щеке шрам, но с лица не воду пить.

Бец, теперь не отрываясь, смотрел на Никольского:

— Железо где, говоришь? — спросил он напряженно.

— Фикса? — уточнил Сергей. — Передний зуб сверху.

— На руке что наколото? — допрашивал Бец.

— Якорь.

— На какой?

— На правой.

Никольский отвечал, не задумываясь, быстро и точно, и это убедило уголовника.

— Сука позорная! — выдохнул Бец и стал страшен. — Продал, дешевка! Ментам продал! Поквитался, фраер… Ну, ништяк, я с ним тоже поквитаюсь!

— За что же он так с тобой, Петя? — осведомился Котов.

— Наши дела. Тебе-то зачем? — ощерился Болбочан.

— Любопытно, — ухмыльнулся Котов. — Дашь на дашь беседа. Мы свое рассказали. Сообщили, кто заложил. Теперь ты расскажи.

Бец подумал.

— Много не могу, начальник… — сказал он.

— Сколько можешь, — согласился Котов.

— Кинул я падлу эту, — сообщил Болбочан.

— Кого? — переспросил Котов.

— Фраера этого, Артема. Козла легавого! — зарычал Бец яростно. Злость так и распирала его. «Чудной народ — блатные! — подумал Никольский. — Вот хоть этого взять: сам предал своего товарища и сам же на него злился: какое, мол, тот имел право поступить со мной точно так же, как я с ним! Парадокс, однако…»