Роберт Харрис - Enigma

— Возможно, — предположил Джерихо, — зная вашу загрузку, там решили отменить пересылку малозначительных радиообменов.

— Чушь, — оборвал его Хэвисайд, — прошу прощения, но это действительно так. Можете передать от меня своему мистеру Мермагену, что не было еще таких дел, которые оказались бы нам не по силам. Верно, Кэй? — потрепал он по плечу потрясающе красивую радистку. Та, сняв наушники, отодвинула стул. — Нет, нет, не вставай, не буду мешать. Мы просто говорим о той самой станции, — бегая глазами, сказал майор. — Ну, о той, что не положено слушать.

— Слушать? — Джерихо настороженно взглянул на Эстер. — Значит, она все еще вещает?

— Кэй?

— Так точно, — доложила она довольно приятным уэльсским говорком. — Теперь не так часто, сэр, но на прошлой неделе у него было много работы. — Поколебавшись, продолжала: — Я, сэр, не то чтобы нарочно, но у него такой красивый почерк. Настоящая старая школа. Не как у некоторых молокососов, которых привлекают к работе теперь. Не лучше итальянцев.

— Почерк радиста так же индивидуален, — важно заметил Хэвисайд, — как собственная подпись.

— И какой же у него почерк?

— Очень быстрый и четкий, — ответила Кэй. — Знаете, такой журчащий, переливающийся. Ну прямо настоящий пианист.

— По-моему, мистер Джерихо, она в него чуть ли не влюблена, а? — рассмеялся Хэвисайд и снова потрепал девушку по плечу. — Порядок, Кэй. Молодчина. Продолжай.

Они пошли дальше.

— Одна из моих лучших радисток, — тихо сказал майор. — Знаете, порой бывает довольно противно слушать восемь часов подряд, к тому же записывать всякую тарабарщину. Особенно по ночам зимой. Здесь чертовски холодно. Приходится выдавать одеяла. А теперь взгляните туда.

Они встали на почтительном расстоянии от радистки, торопливо записывавшей передачу. Левой рукой она поправляла настройку приемника, а правой пыталась перекладывать бланки копиркой. Скорость, с которой она затем принялась записывать, была потрясающей. GLPES, читал Джерихо через плечо, KEMPG, NXWPD…

— Два бланка, — пояснил Хэвисайд. — Один с выходными данными — тексты настройки, буквенные коды и тому подобное. Потом красный бланк с собственно текстом.

— И что дальше? — шепотом спросила Эстер.

— Оба бланка в двух экземплярах. Первый поступает в телетайпную для немедленной передачи вам. Мы проходили мимо нее — похожа на павильон для игры в крикет. Копии оставляем здесь на случай обнаружения искажений или пропусков.

— Сколько времени вы их держите?

— Месяца два.

— Можно посмотреть? Хэвисайд почесал в затылке.

— Можно, если хотите. Правда, ничего интересного.

Он провел их в конец зала, открыл дверь, включил свет и отступил, показывая помещение. Крошечный чулан. Без окон. Около дюжины темно-зеленых шкафов с документами. Выключатель слева.

— В каком порядке располагаются документы?

— В хронологическом, — ответил майор, закрывая дверь.

Не заперто, отметил Джерихо, продолжая обдумывать замысел. Дверь по существу не просматривается, за исключением четырех сидящих ближе радисток. Почувствовал, как бешено заколотилось сердце.

— Майор Хэвисайд, сэр!

Они обернулись. Кэй, прижав к уху наушник, подзывала их к себе.

— Сэр, мой загадочный пианист. Только что принялся за свои гаммы, если вас интересует, сэр.

Первым взял наушники Хэвисайд. Он слушал с серьезным видом, глядя в сторону, как врач со стетоскопом, от которого ждут окончательного ответа. Покачав головой и пожав плечами, передал наушники Эстер.

— Не нам судить, старина, — сказал он Джерихо. Когда подошла очередь Джерихо, он снял шарф и аккуратно положил на пол возле кабельной коробки, соединявшей приемник с антенной и питанием. Надел наушники. Ощущение, будто ушел с головой под воду. На него обрушился поток незнакомых звуков. Завывание, похожее на то, что они слышали на антенном дворе. Орудийный грохот атмосферных помех. Две или три сливающиеся вместе еле слышные цепочки морзянки. И неожиданно, совсем не к месту, голос немецкой примадонны, исполняющей оперную арию, похоже, из второго акта «Тангейзера».

— Ничего не слышу. — Должно быть, ушла волна.

Кэй чуть повернула ручку настройки против часовой стрелки, по всей октаве перекатилось завывание, примадонна исчезла, снова раздался треск атмосферных помех и затем, будто отыскав свободное место, за тысячу миль, откуда-то с оккупированной немцами Украины в наушники ворвалось чистое и настойчивое стаккато морзянки: точка-точка-тире-точка-точка.