Вера Белоусова - Жил на свете рыцарь бедный

— Я думаю, лучше сказать все как есть… — начал он. — Хотя, откровенно говоря, очень не хочется. Но раз уж так вышло — ничего не попишешь. Я… Я должен сделать вам одно признание… Как мужчина мужчине. Но поймите меня, господин Мышкин, я очень, очень надеюсь на вашу… как это говорится-то?.. дискретность, что ли?

— Скромность, — подсказал Мышкин.

— Ну да, ну да, — закивал генерал. — Скромность и сдержанность. Я вас, можно сказать, просто умоляю… Если жена узнает, будет ужасно, но если дочка — это вообще страшно себе представить… Я от этой девочки разум потерял, — сообщил он после секундной паузы. — Просто потерял разум, знаете, как это бывает? Вы меня понимаете… как мужчина… Она приходила… к дочке… А я каждый раз прямо на стенку лез… Ну вот… Терпел, терпел… и не выдержал. А она, ей-богу, с каждым разом все лучше и лучше, просто с ума сойти. У нас дома колье было, бриллиантовое, старинное… Бабки моей… Я ей подарил… В сумочку сунул, с запиской, пока она у дочки сидела… А сумочка — в передней…

— Она приняла? — не удержался Мышкин.

— Она-то? Еще как! По телефону позвонила. Смеялась… Ну вот… Тогда мне, верите ли, было наплевать… на все наплевать. А тут жена говорит: «Давай, говорит, дочке колье подарим, к окончанию университета…» Я этой… матери Катиной… целую историю сплел — якобы оно ворованное, денег обещал — и заплачу! — чтоб она его нашла и мне вернула. Вы по своим делам к ней пришли? — неожиданно прервал он самого себя.

Мышкин кивнул:

— По своим.

— Ага, ну ладно, ну ладно, — засуетился генерал. — Тогда я в другой раз… — И прежде чем Мышкин успел что-либо предпринять, вскочил и пулей вылетел в коридор, а затем и из квартиры, на ходу крикнув: — Извините, Валентина Петровна. Вам сейчас не до меня. Я в другой раз зайду. Не забудьте, что я вам говорил!

Мышкин не стал его преследовать. Он остался сидеть в одиночестве, обдумывая услышанное. В комнату заглянула Катина мать. Вид у нее был совершенно растерянный.

— А… вы?.. — начала она — и умолкла, явно не зная, что спросить.

— Садитесь, Валентина Петровна, — устало вздохнул Мышкин. — И объясните мне, ради бога, в чем дело. Зачем он приходил?

— Да я не знаю… — пролепетала она. — Просто… поговорить…

— Поговорить? — переспросил Мышкин. — И часто он к вам захаживал… в последние двадцать лет?

Она промолчала.

— Знаете, Валентина Петровна, — сказал Мышкин, — вы мне лучше правду скажите… Потому что… вы, может быть, не понимаете… но тут дело пахнет очень серьезными вещами… Нехорошо это дело пахнет… Утаиванием улик и, может быть, прямым пособничеством… Придется вызвать вас для дачи официальных показаний…

Он действовал наугад, произнося суровым тоном набор клише, известных всякому человеку по книжкам и фильмам. В книжках и в фильмах люди обычно пугались и рассказывали все, что знают. Он очень надеялся, что механизм сработает и она отреагирует так, как предписано в детективах. В голове у него, правда, вертелась еще одна фраза, с которой, вообще говоря, следовало бы начать: «Речь все-таки идет о вашей дочери…» Но она почему-то не выговаривалась.

— Он позвонил мне… — медленно и ровно проговорила женщина. — Позвонил и попросил найти одну… вещичку. Это он так сказал — «вещичку». Бандероль. Он сказал — конверт она, конечно, могла и выкинуть. Но на всякий случай описал — и конверт, и марки. А внутри — ну или не внутри, а сама по себе — должна была быть видеокассета. Вот ее-то он и хотел. «Кавказская пленница». Чтобы на этикетке в верхнем углу — галочка, зеленым фломастером…

Мышкин не стал спрашивать, согласилась ли она, и если согласилась, то почему. И так все было более или менее ясно. «Либо подкупил, либо припугнул, — решил он. — В конце концов, методы его работы меня в данный момент не касаются… как и ее моральный облик…» Он сразу задал другой, главный вопрос:

— Нашли?

Она снова замялась.

— Валентина Петровна, поймите, это — улика, — напомнил Мышкин, снова постаравшись придать своему голосу как можно больше суровости. «А вдруг нет?» — ехидно прошептал внутренний голос. Мышкин постарался не обращать на него внимания.

— Нашла, — вздохнула она, испуганно глядя на него. — То есть не то что нашла… А я знала, где оно… она… ну, словом, бандероль эта…

— Знали? — удивленно переспросил Мышкин.

— Ну да, — подтвердила женщина. — Недели две назад приезжает она… — Голос ее внезапно прервался, она отвернулась, откашлялась и продолжала: — Приезжает Катя… и говорит: «Мать, вот тебе пакет. Спрячь его где-нибудь и никому не показывай. Да тебя никто и не спросит. Сама можешь посмотреть, но я тебе не советую… Ничего там для тебя интересного… и потом… спокойнее спать будешь, лучше тебе в эти дела не мешаться и лишнего не знать». Денег мне дала… Мне деньги очень нужны… — вдруг с какой-то дикой наивностью добавила она. — И унеслась. Я подумала — и не стала смотреть, от греха подальше. Я вообще-то не очень любопытная. Кто его знает, думаю, может, лучше мне и правда не знать. На случай, если кто спросит… Я и вообще про это дело забыла. Лежит себе и лежит… А как он позвонил и спросил, я тут же и вспомнила…