Виолетта Горлова - Как пальцы в воде. Часть 2

– Мадам Виар, можете ли вы добавить что-нибудь к моему рассказу? – поинтересовался я, мысленно сигнализируя ей о поддержке.

– Пожалуй, совсем немного. Брат говорил мне, что хотел бы развестись с вами, миссис Старлингтон. – Женщина обратила свой взор на лицо Минервы. – Несмотря на то что вы многое сделали для процветания семейного бизнеса… Как-то он мне сказал о вас: «Она утопит меня в своих амбициях». Генри был уверен, что Мишель убили, но как-то конкретизировать свои подозрения не стал. Я только знаю, что незадолго до смерти Мишель, он нанимал частного детектива, чтобы тот выяснил: изменяла ли ему актриса. И детектив обнаружил, что за Мишель ведет слежку еще какая-то девушка, похожая на студентку и проживающая в том же доме. Генри пообещал мне в последнем нашем разговоре, что обо всем расскажет, когда выяснит все точно. Но не успел. – Она чуть развела руками и с сожалением вздохнула. – После смерти брата уже я наняла частного детектива, правда, он только смог подтвердить вердикт полиции, что автокатастрофа была несчастным случаем, ничего криминального в ней не было. Поэтому я не знаю, что выяснил мой брат… и почему умерла мать моих племянниц. – Мадам Оливия замолчала, но взгляд ее потемневших глаз, казалось, застыл в одной точке, где-то в пространстве, находящемся над головами «инквизиторов». В ее взгляде не было обвинения, наверно, прошедшие годы подточили ненависть, приглушили боль утраты и горечь сожалений, и теперь в нем осталась грустное ожидание некой справедливости, которая все равно не станет радостью для опустошенной души. Этот миг, внешне выглядевший как заторможенность рассказчицы, прервала Элизабет:

– Вы хотите меня в чем-то обвинить, мадам Виар? – спросила она пресным, будто речь идет о недожаренном ростбифе, тоном.

– Не думаю, что имею на это право, во всяком случае, в отношении странной смерти Мишель Байю, – так же бесцветно ответила та.

– То есть вы можете обвинить меня в чем-то другом? – Несмотря на смысловую нагрузку вопрос миссис Старлингтон, тем не менее был произнесен равнодушным голосом. При всей этой внешней невозмутимости мне почему-то показалось, что такая безучастность происходит не из-за выбранной Элизабет маски. В этой женщине изначально была заложена эмоциональная холодность и безразличие ко многим факторам окружающей жизни, если они не затрагивали ее личных интересов. Но сейчас-то они затрагивали ее интересы! Почему такая реакция?… – недоумевал я. Что-то здесь не так, – заволновался я, чувствуя, как холодеют мои внутренности. Неужели мы в чем-то ошиблись?

– Мистер Лоутон, я бы хотела закончить это шоу. Даже если я сейчас скажу, что согласна с вашими обвинениями, касающимися той несчастной актрисы… У вас ведь нет ни одной улики против меня, – приветливо улыбнулась Минерва. – Разве не так, Марк?

Конечно, так. Я молчал, чувствуя себя мухой, летящей навстречу лобовому стеклу мчащегося спорт-кара. «Муха», похоже, впав в ступор, забыла, что у нее еще есть время изменить траекторию своего движения.

– Что же касается тайны удочерения Энн, то вы сами должны понимать несостоятельность возможных обвинений… По-моему, вы хотели разоблачить убийцу мисс Кэмпион? – почти нежно спросила Элизабет.

– Я сейчас перейду к этому, – ответил я, ощущая первые признаки своего проигрыша.

– Вам не кажется, Марк, что вы непозволительно долго собираетесь это сделать? – язвительно спросил Теллер, заметно повеселевший после порции виски. – И потом, если вы подозреваете миссис Старлингтон в тех чудовищных преступлениях, о которых вы нам рассказали, то как вы можете объяснить тот факт, что именно миссис Элизабет и нанимала вас провести расследование смерти мисс Кэмпион, при этом попросив меня оказать вам содействие и помощь? Или миссис Старлингтон стала испытывать угрызения совести? Какой-то оксюморон получается. – Негромко, но самодовольно рассмеялся он, посмотрев на Минерву, а затем довольным взглядом обвел взглядом всех остальных гостей, как бы приглашая их присоединиться к его веселью.

(За одну эту фигуру речи – «оксюморон», прозвучавшую в устах Теллера, мне можно было аплодировать. По-видимому, все гости так бы и сделали, если бы не массовый ступор.)

Никто не стал поддерживать радость инспектора, но взоры всех присутствующих дружно сфокусировались на мне, и не могу сказать, что они несли благоприятную энергетику. Конечно, мне было известно, что предстоит очередной нелегкий монолог, хотя я по своей натуре в большей степени – «адвокат», нежели «прокурор». Я должен был призвать к ответу людей, которых ранее уважал и ценил, и они, казалось бы, отвечали мне тем же. Искренне считая, что эти люди не способны на подобные преступления, я был серьезно удручен нашими неприятными открытиями, и это обстоятельство не могло не огорчить меня и не испортить морального удовлетворения от успешного окончания сложного расследования. Похоже, мне теперь понадобится немало времени, чтобы восстановить веру в человеческие добродетели вообще, и их наличие у моих знакомых в частности. А в связи с этим у меня возник вопрос и к самому себе: может, где-то и в моей душе и сознании до поры до времени притаились надежные слуги Дьявола? Алчность, зависть, мстительность, злоба, ненависть?… Пока этих ощущений я в себе не находил. Не потому ли, что не хотел искать или не было серьезных соблазнов? Ведь не с самого же рождения будущий преступник готовит себя, например, к убийству? Убить ребенка ради научного эксперимента или денег? Хотя одно другому не мешает, имеется в виду тривиальное сочетание славы и денег. Когда, в какой момент, в человеческой личности происходит надлом, раскалывающий его цельную, Богом данную, сущность на множество осколков?… Скорее всего, это не момент, а некий период… Но, не исключено, что очень важна как раз эта, временная точка, запускающая остальной процесс душевной энтропии. Может, тогда, когда будучи еще ребенком, потенциальный преступник убивает – просто так, из любопытства – голубя или кошку? А затем, развлечения ради, расстреливает из огнестрельного оружия своих одноклассников, учителей? Просто потому, что у него плохое настроение. Так почему не делать то же самое за деньги? Кто сильнее – тот и выживает, а слабые не имеют права жить? А в чем сила? И в чем слабость? Разве может кто-то из человеческих существ претендовать на абсолютную истинность и справедливость какого-либо решения? Высшая справедливость, вполне возможна, но не здесь. Хотя именно о ней нужно думать сейчас, чтобы в этом мире не допускать многих несправедливостей, создаваемых нами же. Не менее страшное происходит тогда, когда мозг, сознание и душа под воздействием любых дьявольских «угощений «теряет свое божественное начало, плавно и незаметно покрываясь метастазами «ада «еще при жизни, и мы сами, не замечая этого, опускаемся в преисподнюю, из которой вырваться невероятно тяжело, а иногда – просто невозможно.