Виолетта Горлова - Как пальцы в воде. Часть 2

С возрастом я стал побаиваться летать на самолетах. Мне даже странно сейчас думать о том, что когда-то, в детстве, у меня не было пресловутого страха высоты; тогда, по-видимому, я даже не подозревал, что существует такой комплекс. Но повзрослев, неожиданно для себя узнал: боязнь высоты не относится к категории надуманных страхов. Как-то раз – мне тогда исполнилось лет в шестнадцать – я пригласил одну симпатичную девушку на свидание в парк. Мы немного погуляли, но обычная беседа о популярных музыкальных новинках и кино-премьерах в какой-то момент нам надоела: хотелось драйва, и появившийся на небосклоне гигантский сверкающий обод колеса обозрения решил, казалось, нашу проблему поиска острых ощущений. (В детстве кайф от этого аттракциона мне казался самым ярким.) Конечно, в шестнадцать лет ожидаемые ощущения от такого развлечения не могли быть такими выразительными, но я не ожидал, что мой первоначальный восторг так быстро сменится паническим ужасом… Безусловно, присутствие девушки помогло мне тогда подавить свой страх, однако сам факт его возникновения стал для меня серьезным ударом. Я боролся с этим комплексом и даже спустя некоторое время мог поздравить себя с частичной победой. А вот то, что касается авиа-перелетов… паники, конечно, не было, но и эйфории у меня тоже не наблюдалось. Обычно я спокойно смотрю в иллюминатор на уменьшающиеся в размерах здания, поля, леса и прочие пейзажи и до некоторых пор остаюсь в нормальном состоянии, но стоит облакам принять в свои объятия самолет с моим телом, у меня появляется острая потребность подойти к пилотам лайнера и попросить их начать снижение. Хорошо, что этот момент длится у меня недолго.

Мы летели в Лондон. Фрэнк, выпив кофе, дремал в кресле рядом. На меня этот напиток действовал по-другому, хотя со стороны могло показаться, что я тоже погрузился в сон. Но это удовольствие, по-видимому, испытать мне придется нескоро, и дело, к сожалению, не в кофе. Наша встреча, вернее, многочасовой разговор с мадам Оливией разъяснил немалое количество вопросов. Надо заметить, до верного объяснения многих моментов мы дошли своим умом, и почти все наши догадки оказались тоже правильными. Но, к огромному нашему сожалению, мы не были готовы предъявить улики убийцам Мишель и Лоры по причине их отсутствия, не убийц, а улик. Что можно сделать в такой ситуации?… Я не знал и из-за этого обстоятельства мог теперь не спать, очевидно, достаточно долго. Обидно то, что мы, можно сказать, гениально вычислили преступников, но еще обиднее осознавать, что наше расследование может не стать достоянием других людей, в разной степени причастных к этим двум криминальным историям. Да, была еще смерть профессора Биггса и его пропавший дневник… Здесь у нас тоже не было никакой ясности. В общем, мои мысли в связи с расследованием по фактам трех смертей были настолько безрадостные и беспросветные, что в тот момент я совсем не боялся перелета, к тому же где-то на периферии моего сознания зародилась подлая мысль об авиакатастрофе, чтобы таким способом разрешились все мои проблемы. Нет, я, конечно, понимал, что это-чудовищный вариант… Почему из-за моей тупости или еще каких-то качеств должны погибать другие? Ничего подобного я, безусловно, не хотел, просто констатировал факт моей окончательной победы над своим старым комплексом. Незаметно для себя я заснул. Мне приснился профессор Биггс. Во сне мы с ним вновь дискутировали на религиозную тему, но когда я проснулся-вспомнить какую-то конкретику не смог. Хотя одну последнюю фразу старика мне воспроизвести все же удалось. Только я не особо-то верил в провидческий характер сновидений. Есть, несомненно, известные исторические примеры, но может ли провидение помочь именно мне в решении сложного клубка задач? А вдруг?… Эта обнадеживающая мысль убаюкала мое сознание, и я пребывал в блаженном забвении до самого приземления в Хитроу.

Из аэропорта мы с Фрэнком разъехались на такси по своим домам. Прощались скупо, по-мужски: без слез и объятий, хотя сентиментальность в небольшой степени – оказывается(!) – нам была присуща. Но этим вечером Тодескини обещал приехать к нам с Клео (он-де очень по ней соскучился), и от этого его заявления я действительно чуть не прослезился. Как бы то ни было, нам действительно предстояло принять сложное решение: что делать дальше с нашим расследованием? Всю дорогу домой я размышлял, впрочем, делал эту, в общем-то, привычную для себя работу с огромным трудом: мои мысли казались мне нагромождением гигантских, тяжелых валунов… я пытался их приподнять, надеясь… вдруг повезет отыскать ту ниточку, которая выведет нас к свету в конце тоннеля. Но, кроме всего прочего, я должен был решить еще одну, совсем не простую, задачу – составить отчет для представления его Элизабет. У меня уже было видение будущей «милой» беседы, вернее, ее последствий. Безусловно, отсутствие улик означало для меня серьезное поражение, если не фиаско. Конечно, у всех бывают неудачи в расследовании, однако я был уверен, что именно этот случай по своим негативным последствиям может стать отправной точкой в моей дальнейшей деятельности. Мои домыслы и версии, даже если они и верны, не будут приняты без доказательной базы, которой у меня нет. А косвенные улики могут, разве-что, приятно рассмешить мою клиентку, да и не только ее. К огромному своему сожалению, я пришел к выводу: смерть мадемуазель Байю можно отнести к «идеальному» убийству, впрочем, только по той причине, что состоялось оно более двадцати лет назад и, несомненно, время навсегда скрыло все его следы, что же касается убийства Лоры-оно почти безупречно. А вот на «почти» у меня тоже пока нет улик, хотя есть одна ниточка, однако мне она казалась настолько бесперспективной, что не хотелось даже о ней думать. И как мне при таком состоянии дел отчитываться перед миссис Старлингтон? Разве что признаться в своей несостоятельности…