Сергей Лавров: Заначка на черный день

В полной красе стояло питерское бабье лето — загадочная пора года, когда мерзнут только мужики. Мучимая дурными предчувствиями, я вышагивала по дорожкам Таврического сада, срезая путь от Шпалерной до Кирочной. Ветер шуршал листвой, осеннее солнце грело ласково — последнее, старческое солнце. Не нравился мне мой план, пугала предстоящая ночь. Я оглядывалась — и за спиной, на той стороне Невы, невидимый отсюда, чудился мне мрачный, с детства знакомый силуэт Крестов [1] Кресты — знаменитая питерская тюрьма. .

Я медленно брела домой — и прощалась с жизнью. У меня даже зубы заболели от страха. Главное, я ведь точно знала, что пойду и сделаю это, раз решилась. Решение должно быть выполнено — если оно принято. Юлий Цезарь сказал когда-то, что ему труднее дать обещание, нежели исполнить его, в этом мы с ним схожи. Я, например, не грублю в транспорте, но уж когда взовьюсь и пообещаю какому-нибудь придурку оторвать мошонку — непременно оторву, если не уймется. На том стоим; и стоять будем.

За оградой парка по Потемкинской улице неслись роскошные авто фаворитов жизни, аппетитно мигали рекламы ресторанов, а у чугунных изогнутых ворот с протянутой рукой стояла аккуратненькая маленькая старушечка — в серенькой кофточке поверх белой блузы, в стоптанных башмачках, покрыв ситцевым платком седенький крысиный хвостик волос. Вот оно, мое будущее! Мой удел! Пять буханок хлеба, пять литров молока на месяц! А я так люблю поесть, черт возьми! Люблю дорогие шоколадные конфеты, и дорогую колбасу, и сыр!

Я подала старухе мелочь — все, что было в кошельке, и она поблагодарила униженно, беззащитно моргая слеповатыми выцветшими глазами. Черт возьми! Может, Кресты — это еще не самое ужасное в жизни?!

Во мне ожил и зашевелился неугасимый дух противоречия. Мне понятно, что движет уголовниками! Кто это положил мне именно такой удел? По какому высшему праву?! Если мне не оставляют выбора — я тоже не оставлю выбора никому! Я выпрямилась, зашагала гордой стервой, рубя кулаком воздух, как Чапаев шашкой. И даже зубы от возмущения прошли.

Коварный бес, преследующий женщин со времен первой любительницы райских яблочек, тотчас подсунул мне альтернативу — простой и легкий выход из положения. Не новый, разумеется, давно маячивший на горизонте — но нарисовавшийся в тот момент как нельзя некстати. Едва я приблизилась к краю проезжей части, как у поребрика притормозила и остановилась знакомая элегантная машина — неброская, но изящная и комфортабельная. Единственное, что мне всегда импонировало в ее владельце — безупречный вкус и чувство прекрасного. Этого у него не отнимешь… как, впрочем, и ничего другого не отнимешь — лучше даже и не пробовать.

Он спокойно сидел за рулем и ждал, чтобы я сама нагнулась и открыла дверцу. Холодный, уверенный, скользкий «менеджер высшего звена». Змей-искуситель. Гадюка, в общем. Это он устроил меня на работу в салон, и стоит мне сказать слово — от несчастного Курицына не останется и перышка. Мужчины так легко пожирают друг друга в угоду женщинам! Увы… мне это слово дорого будет стоить… слишком дорого.

Не дождавшись моей инициативы, змей сам наклонился и дернул ручку, сопроводив жест доброй воли кривым приветственным смайлом. Его просто корчило от моей маленькой победы. Я уверена была, что про себя он сейчас костерит меня старой стервозой, или еще как-нибудь покрепче. Чего он ко мне привязался? Малолетние соски надоели? А! Вижу! Ты постарел, дружок… У тебя седые впалые виски, и чуть дрожат холеные красивые пальцы… Тебе хочется простого человеческого понимания, и сейчас ты начнешь разговор по душам… Простые вещи дорого стоят, милый. Гораздо дороже, чем ты можешь предложить.

Настоящая женщина знает себе цену, но не называет ее мужчинам. Я кивнула и села молча. Не выпендривалась — просто говорить не хотелось.

— Давно не виделись, — пошел он проторенной дорожкой задушевных бесед. — Не забыла еще меня?

— Родина тебя не забудет, — лениво сказала я, озабоченно заглядывая в зеркальце заднего вида.

— Родина давно махнула на меня рукой!

— Да? Тогда попробуй разок не заплатить налоги!

Мне всегда легко удавалось его рассмешить. Смеясь, он становился не таким холеным и больше походил на человека, чем на ходячую функцию-символ из мира деловых отношений.

— Никто не умеет меня так развеселить, как ты. Даже наш генеральный директор.

— Изберите меня на его место.

— Боюсь, нам всем тогда будет не до смеха.