«Вот стерва, — подумала Кира. — Сама почти все время за границей живет, а к Константину никого не подпускает».
Но сегодня на концерте ее словно озарило: если нельзя быть молоденькой горничной, значит, надо состариться.
Собеседование с претендентками проводил Евгений Рудольфович, мажордом Лунева. У Евгения Рудольфовича было правило: больше года горничных не держать. Журналисты так ловко и щедро обхаживают скромных работниц, что те без зазрения совести рассказывают обо всем, что происходит в доме. Поэтому он не давал возможности горничным вникнуть в суть происходящего, а журналистам времени на подкуп. Несколько дней назад Кира услышала, что мажордом собирается нанимать новый штат, но только сегодня поняла, что это ее шанс.
Она включила свет, решительно подошла к шкафу, взяла с полки красивую розовую коробку и подрагивающими от сладостного волнения руками извлекла из нее кружевное белье: черное бюстье, трусики с провоцирующей ниточкой, черные чулки и обшитые рюшью подвязки. Резко скинув с себя неловкое платье в белый горошек, Кира облачилась в роскошное белье. Гордо тряхнув головой, девушка распустила темно-каштановые волосы. Она улыбнулась своему отображению и, покачивая бедрами, стала приближаться к зеркалу так, словно перед ней был Константин.
«Уверена! — молнией блеснула у нее мысль. — Он не устоит передо мною. Я — по-настоящему красива!»
Увы, красива она была лишь в своих глазах. Другие же видели широкоскулое лицо, вздернутый нос, большой рот и грубовато-тяжелую походку.
Утром она поспешила к своей тетке, Виталии Михайловне Крымовой. Зная ее несколько сложный характер, Кира состроила жалобное выражение лица и появилась на пороге с тортом в руках.
— Тетечка Виточка, — сладко начала она, когда тетка, с удовольствием выпив первую чашку чая, принялась за вторую. — На вас вся надежда!..
— Ну, что еще такое? — недовольно сдвинула брови Виталия Михайловна, погружая в свой рот пышное безе.
— Да вот, есть возможность устроиться горничной к одной звезде…
— Устраивайся! Кто мешает? Или тебе нужно мое благословение? — усмехнулась она.
— Нет, тетечка Виточка, — не благословение, а ваш паспорт. — Серые глаза Киры замерли на теткином лице.
— Паспорт? Зачем? — удивилась та.
— У этой звезды — невеста ревнивая, — зашептала Кира, — поэтому принимают на работу только женщин после сорока.
Тетка откинулась на спинку стула и замерла, созерцая племянницу.
— Кира, не пойму, ты у меня дура, что ли? Ну дам я тебе свой паспорт, по которому тебе будет сорок два года, ну и что? Кто поверит?
— Ой, тетечка! Я все придумала! Я себя состарю!
— Там что, платят очень хорошо? — с глубоким вздохом поинтересовалась Виталия Михайловна.
— Да! — скорбно закивала Кира.
— Бедная моя ты, бедная, — провела она рукой по голове племянницы. — На что приходится идти, чтобы кусок хлеба заработать.
Кира опустила глаза и, вздрогнув плечами, порывисто вздохнула.
— Ну, не расстраивайся, Кирочка! Все уладится. Тебе только двадцать пять. Хотя, — выдержав философскую паузу, добавила Виталия Михайловна, — судя по моей жизни, те двадцать лет, которые тебе еще предстоят, мне, кроме унижений и слез, ничего не принесли.
«А мне принесут! Только дай свой паспорт!» — хотелось крикнуть Кире, но, опустив голову, она благоразумно промолчала.
— Как же ты себя состаришь? — недоумевала Виталия Михайловна. — Заметно же будет.
— Да очень просто! Артисты в фильмах в начале двадцатилетних играют, а к концу в семидесятилетних превращаются.
— Так там гримеры какие!..
— Да не волнуйтесь, вы, тетечка! Ну нет так нет. Это же не преступление. Откажут, и все. Паспорт дадите? — с мольбой в голосе протянула она.
— Конечно дам. Что же с тобой делать? Тем более, если платят хорошо. Везет же людям! Бог наградил талантом, удачей… А ты вот сколько лет поступала в эти театральные училища, и ничего. А стала бы звездой и тетке бы помогла. Ох, и зажили бы мы с тобой! — Виталия Михайловна даже зажмурилась от такой возможности, будь только ее племянница поталантливее и поудачливее.
— Еще заживем, тетечка Виточка! — подхватила Кира.
— Ох! — выдохнула та. — Хорошо бы!
Получив паспорт тетки, Кира поспешила домой. Она выбрала из скудного гардероба скромное платье, туфли на низком каблуке и принялась старить свое лицо. Это оказалось намного труднее, чем она предполагала. Как не морщила она лоб, пытаясь коричневым карандашом зафиксировать следы, которое оставляет время на некогда безоблачной поверхности, получалось только смешно. Как не пыталась она выделить скорбность носогубной складки — все было тщетно.
Читать дальше