Рекс Стаут - Подобный богу (= Убить зло)

Эрма, вероятно, еще в Европе, она не писала тебе по меньшей мере месяц. Дик... О, но какое это имеет значение?

На Гранд-Сентрал ты погрузил багаж в такси и назвал водителю адрес на Восемьдесят пятой улице. Улицы были забиты машинами, ты едва двигался, и тобой все больше овладевало нетерпение; и ты понимал, что напряжение становится все сильнее, доходя до точки взрыва, с трудом принудил себя сохранять спокойствие: застанешь ли ты ее дома? Будет ли она одна? Лучше было позвонить ей из Бостона. Но в Бостоне ты собирался двинуться в Огайо... Господи, что же водитель не может объехать этот проклятый лимузин, который занял собой всю дорогу?!

Она была дома. Одна. Водитель такси отказался помочь тебе из-за замечания, которое ты ему сделал по поводу его мастерства, и ты запыхался, поднимая два тяжелых чемодана по лестнице. Было не по сезону жарко. Руки у тебя дрожали, когда ты вставлял ключ. Она сидела в пурпурном кресле в одном халате, пришивала пуговицы и пила лимонад; оба окна были раскрыты настежь.

- Привет, - сказала она, - мог бы послать телеграмму, а то я могла уйти.

Поставив чемоданы в спальню, ты уселся и вытер пот со лба, а она принесла стакан лимонада и сказала, что тебе нужно принять душ. Еще она сказала, что совсем не выходила и что было очень тихо; Грейс уехала в Атлантик-Сити, но скоро вернется; появилась новая комедия, очень милая, она смотрела ее три раза. Ты сидел, слушал ее, смотрел на нее и думал, что просто невозможно, чтобы такое создание существовало... После того как ты вышел из ванной, она присоединилась к тебе в спальне... Потом ты поехал обедать.

Это было два месяца назад, день в день. К следующему утру ничего не изменилось; вместо того чтобы отсутствовать две недели, ты мог уйти всего на ночь. В первые два-три дня все казалось внове, но вскоре ощущение новизны исчезло. Шварц за своим столом - что ж, в этом не было ничего нового и волнующего. Нигде ничего нового. До середины октября ты оставался в клубе, но почти все ночи проводил у нее; затем возвратилась Эрма, и снова все пошло по кругу, в который уже раз. Обеды, бридж, собрания правления, Лаусон бегает по офису с этим всезнающим блеском в глазах - возможно, он этого вовсе не сознает...

И тем не менее перемена была. Ты не мог бы определить ее словами и не понимал ее смысла, только испытывал смутное ощущение завершения судьбы. Ушла надежда, а с ней и ирония. "Вот я пришел со своей сиятельной принцессой", - бывало, говорил ты себе, открыв дверь и пропуская вперед Миллисент в маленький ресторанчик на Бродвее, где вы обычно обедали. Это прошло - мрачная, но внезапная искра юмора была заменена чем-то, может, и не таким мрачным, но бесконечно более глубоким. Эта шутка была слишком старой. Однажды ты попытался сам себя уговорить на ироническое восприятие каприза судьбы; теперь смирение само тупо овладело тобой, но спасительная ирония исчезла. Только четыре вечера назад, в том же ресторане ты сидел и наблюдал, как она методично ломает хлеб на крошечные кусочки и бросает их в суп. И когда она сказала: "Я думаю, хлеб очень вкусен в супе", в тебе ничто не улыбнулось, не дернулось, вообще никакой реакции; это часто повторяющееся заявление, как и все остальное, казалось, потеряло даже банальность.

Еще одна зима; через месяц снова наступит Рождество. Тебе стоит купить ей еще одну шубку и подарить утром в Рождество. Эрма говорит, что ты чертовски плохо выглядишь и что у тебя нрав как у верблюда, на котором она в тот раз каталась в Хардайе. Она говорит, что тебе нужно на год уехать за границу. Почему бы и нет?

Дик тоже два-три раза заговаривал об этом, хотя, кажется, его это смущает, то есть ты впервые видел его таким.

Уж не пытается ли он убрать тебя? Вряд ли, это не в его стиле. Тебе стоит прямо спросить его об этом, тогда ты будешь знать. Ты мог бы спросить его сегодня утром, когда он зашел к тебе в кабинет, казалось сам не зная зачем. Он сказал что-то насчет здравомыслия Джейн, но это тебе ни о чем не говорит.

Даже если они не знают, даже если она сказала тебе тогда всю правду, какое им до этого дело? Джейн с ее вечно важным видом человека, который видит вещи, которые ты не можешь увидеть! О, она знает, что для тебя хорошо! Конечно, она знает все, так же как и тридцать лет назад - даже больше, - когда ты упал и пытался не плакать и у нее было такое выражение на лице.

О, оно было достаточно добрым. Как она была добра, как добра и понятлива, тогда как твоя мать стояла рядом с идиотской, бессмысленной улыбкой...