Андрей Константинов: Решальщики. Развал/схождение

— Уважаемые Дмитрий и Наталья! Объявляю вас мужем и женой. В знак долгой и счастливой жизни прошу скрепить ваш союз поцелуем… Прекрасно! А теперь, уважаемые родные и друзья — поздравьте молодых!..

Согласно много лет назад утвержденного и всеми инстанциями завизированного сценария проведения государственного свадебного шоу, в этот момент лабух должен был втопить по клавишам и изобразить мелодию Фрэнсиса Лея из «Истории любви».

Однако вместо «мертвой» электронной музыки своды зальчика непредсказуемо и неожиданно сотряс «живой», акапельный звук: это хоровая, как оказалось, группа полицейских слаженно грянула песню.

И песня то была…

Предсказуемо вздрогнув, брачующиеся предсказуемо поворотили головы на источник странного звука и…

…и жених сиюмоментно загнулся в припадке гомерического хохота. Успев при этом выставить в направлении Виктора Альбертовича большой палец — дескать, «Хоботов, я оценила!»

В ответ Брюнет расплылся в самодовольной улыбке. А вот рулящая церемонией тетка в близком к шоковому состоянии беспомощно зашарила по столу, нащупывая казенный старорежимный графин с водой. За без малого два десятка лет, отданных служению Гименею, такой из ряда вон случАй в ее производственной практике нарисовался впервые.

Омраченная финальным глумежом поточная церемония регистрации брака завершилась, и новоиспеченная семейная пара в сопровождении многочисленных гостей покинула залу через боковой, менее парадный выход.

Распорядительница бала с явным облегчением выдохнула, прикрыла за последним уходящим двери, вернулась обратно к «станку» и… с удивлением обнаружила, что сидевший в первом ряду солидный мужчина в дорогом костюме так и остался на своем месте.

— Мужчина! Уходите скорей! У меня сейчас следующая пара заходит!

— Ничего-ничего, — снисходительно отозвался Брюнет. — Я тут посижу. Ноги, знаете ли, свои, не казенные. Чего зазря… туды-сюды?

— Мужчина! Да вы что! Вы где находитесь? Немедленно покиньте…

Последние слова тетки потонули в клавишных аккордах «Марша Мендельсона».

Пока центральная дверь медленно и торжественно распахивалась, ведущая церемонии лихорадочно поправила прическу, схватила в руки папку с делом очередных потерпевших, подняла глаза и…

…и едва не лишилась дара речи.

Ибо в зал зашагнули: во-первых, предыдущий квартет брачующихся (с той лишь разницей, что пары свидетели/новобрачные поменялись местами/статусами), а во-вторых — абсолютно тот же состав гостей. За исключением — хоть тут повезло! — полицейского хора.

Лабух, как мог, отыграл «Мендельсона», и в зале установилась тишина.

Снова прибегнув к услугам графина с водой, регистраторша браков с немалым трудом взяла себя в руки и уже не столь грудным, периодически срывающимся на фальцетные нотки голосом затянула «старую песню о главном»:

— Хм… М-да… Э… э-э-э… Уважаемые Леонид Николаевич и Яна Викторовна! В этот знаменательный день позвольте мне от лица Администрации Центрального района города Санкт-Петербурга сердечно поздравить вас…

Москва, 9 января 2012 года, пн.

— Войдите! — хрипло отозвался Владимир Исаевич и нервно побарабанил пальцами по столешнице.

В ответ на не самым любезным тоном озвученное приглашение в кабинет вошел Петр Николаевич Московцев. Практически сразу взгляд посетителя уперся на висящий на стене морской пейзаж, отчего в глазах его, и без того безумных, блеснули дополнительные нездоровые искорки.

— Здравствуй, Петр Николаевич! Проходи. Только учти: у меня для тебя пять минут, не больше. Я и так за ради тебя сюда ажно из Сергиева Посада приперся.

— Ну, пять так пять. И за эти пять минут. Можно. Сделать. До фига и больше.

— Что-что?

— Я говорю, «Карнавальную ночь» сейчас по всем каналам крутят. Куда не переключишь — все сплошь товарищ Огурцов. Кстати, чисто фактурно он мне немножечко вас напоминает. Да, пожалуй, и не только фактурно.

Владимир Исаевич нахмурился:

— Ты хотел сообщить мне что-то важное о Брюнете. Слушаю тебя внимательно.

— Я? Хотел? — рассеянно переспросил Московцев. — Ах да, действительно. Хотел… Я хотел сообщить, что Брюнет — он настоящий, правильный мужик. А я — полное дерьмо. А ты, твой дружок Самвел и твой поскребыш Комолов — конченые мрази и ублюдки.