Ольга Некрасова - Платит последний

— Может, я с тобой пойду? — предложил Вадим.

Надо понимать, он так вежливо ее поторапливал, потому что еще вчера Лидия сказала, что пойдет за вещами одна, и Вадим это воспринял с большим облегчением.

— Нет, Колокольчик. — Лидия чмокнула его в щеку и выскользнула из машины.

Поднимаясь по лестнице (второй этаж; к старости отец стал бояться верхних), она думала, что зря потащила Вадима с собой. Нельзя втягивать любимого в коммунальные склоки. «Женщина с прошлым» — звучит романтично только до тех пор, пока твое прошлое неизвестно. А женщин с известным прошлым называют короче, одним словом.

В доме царил кавардак: мутные следы стаканов на полировке, пыль, разбросанные газеты и апельсиновые корки. Лидия рылась в шкафах, выпутывая лифчики из кальсон Парамонова, и кидала свое на кровать. Судя по всему, никто здесь не убирался с тех пор, как сбежала домработница, не успев получить расчет и подмыться. То и другое заставляло Лидию чувствовать себя стервой. Несчастная таджичка без московской прописки, осколок страны СССР, оказалась на улице почти без денег, и по ногам у нее текло. Но что было делать, когда Парамонов сказал: «Присоединяйся, Лидусь»? Либо присоединиться, либо уволить эту похожую на обезьянку немолодую женщину, специально выбранную, чтобы муж не приставал, а он пристал, подлец.

Было время — Лида присоединялась. Дурочка ботанка, заучившаяся целка из профессорской семьи, получила своего первого мужика. В постыдное место, которое было велено скрывать, сколько она себя помнила, вошел хозяин. Все подтверждало законность и обыкновенность этого акта: фиолетовый штамп в паспорте, прилюдные поцелуи под рев «Горько!» и купленное с лотка руководство по эксплуатации мочеполовых систем. Не хочется вылизывать клитор какой-то Наденьки с факультета дорожного строительства, но муж говорит: «Не будь ханжой, все так делают». Муж говорит: «Чем выше интеллект, тем ниже поцелуй». Муж говорит: «Доверься мне», и ты доверяешься, а наутро папа, отводя глаза от засосов на твоей шее, рассказывает, как тебя, малышку, покупали в магазине.

Как любого отца, его ужасала мысль, что какой-то хрен будет делать это с его дочерью. Папа боялся признаться себе, что у Лиды есть еще одна дырка, кроме тех, которые он заправлял едой, сморкал, закапывал каплями и подтирал после горшка. Видимо, по этой причине его устраивал немолодой и невзрачный Парамонов в роли зятя. А то, что устраивало профессора Рождественского, должно было устраивать всех…

Парамонов, гад! Я отдала тебе лишнее — и то, что нужно было приберечь для другого, и то, что нельзя отдавать никому. Ты не сможешь вернуть это, а я не смогу забыть.

Вещей набралось много. Лидия сняла с себя белье и подсунула в корзинку отцу — он стирал себе отдельно, — а сама переоделась в свежее, французское. На размерах кучи это никак не сказалось. Пришлось оставить шубу и зимние сапоги — до того, как они понадобятся, было не меньше двух недель. Куча стала поскромнее.

Тут Лидия поняла, что у нее нет чемодана. Тот, с которым она давно, в прошлой жизни, ездила на юг, был еще советский, по тем временам приличный, но сейчас она ни за какие коврижки не поехала бы к Вадиму с этим чемоданным ублюдком из фальшивого крокодила. (Кстати, Вадим уже наверняка нервничал. Она прокопалась полчаса.) В доме был роскошный папин кофр на колесиках, именовавшийся по-военному «тревожным чемоданом», но посягнуть на него Лидии не пришло в голову — папа ездил с кофром в командировки. Оставался итальянский чемодан Парамонова. Лидия сказала себе, что это совместно нажитое имущество и она имеет право на свою часть, допустим, на крышку, а остальное берет взаймы.

Чемодан оказался маловат, и вещи пришлось утрамбовывать. После того, как Лидия села на свою крышку, правый замок закрылся легко, а левый не закрылся вообще. Этот замок она решила уступить Парамонову при разделе имущества.

Вот и все. Лидия выволокла чемодан к двери и пошла в папину комнату.

Там пахло болезнью — лекарствами, грязным телом, оставленной в тарелках простывшей едой. Лидия испугалась за отца. Показалось, что он лежит, беспомощный, на отгороженной книжным шкафом кушетке и слушает, как она ходит по квартире, но не может встать и боится крикнуть: «Кто там?» За шкафом часто и мягко застучало — да это Джой молотит обрубком хвоста.

— Джой! Джойка!

Пес ответил барабанной дробью, но к Лидии не вышел.

— Обиделся на меня, Джойка? Джойку бросила хозяйка…

Она заглянула за шкаф. Пес лежал под отцовой кушеткой.