Мария Жукова-Гладкова - Трудно быть богатой

— Мечтаю, чтобы вы не мешали мне жить так, как я хочу.

— Слушай, ты… — открыла рот Надежда Георгиевна, потом заметила двух вытянувшихся молодцев и замолкла. Я знала, что она терпеть не может выносить сор из избы, то бишь демонстрировать подчиненным и прислуге, что происходит в семье. Кардинально изменив тон — услышав ее голос, можно было бы предположить, что я — самая любимая ее родственница, она предложила мне проехать к ней в гости, чтобы «все обсудить». В гости к свекрови ехать не хотелось, с другой стороны, страшно хотелось посмотреть их с Лешкой апартаменты, а также краешком глаза заглянуть в его комнату, где находится та самая половица, под которой скрыт тайник. Если он там есть, конечно. И чего там сыночек насобирал на мамочку?

В общем, я согласилась.

Вахтерша при входе в хозрасчетное отделение во весь рот улыбнулась Надежде Георгиевне, продемонстрировав железные зубы, свекровь даже потрепала ее по руке, я просто кивнула, выдра и мне улыбнулась, правда, немного уменьшила ширину растяжки губ.

На улице свекровь в «вольво» ждал верный Коля, несколько удивившийся нашему совместному появлению: мой «запорожец» был припаркован не прямо напротив входа в больницу, а за углом, поэтому Коля его не видел. В результате я поехала за Николаем и вскоре оказалась на Петроградской.

Дом Надежда Георгиевна выбрала старый, с толстыми стенами, но по двору темной зимней ночкой я бы пройти не решилась. Да и двор-то был не первый, а третий, после двух довольно низких арок. Когда мы проезжали под ними, «вольво» чуть не задевала стены, а мой «запорыш» проходил довольно свободно. Чуть позже Надежда Георгиевна пояснила мне, что из-за высоты арок (вернее, ее отсутствия) Лешенька не может купить себе так любимый российскими пацанами «джип широкий» (то есть «гранд чероки»).

Приходится бедному мальчику на «шестисотом» ездить, подумала я. Впрочем, как «мерс» проходит в эти арки по ширине тоже оставалось для меня тайной. Но и тут я получила ответ: телохранитель Дима — водитель-виртуоз, он в арку проходит, оставляя не больше сантиметра от стен с каждой стороны.

Итак, мы оказались в крохотном третьем дворике-колодце. Здания, его составлявшие, насчитывали четыре этажа. Во дворе не стояло ни одной скамейки, не росло ни деревца, ни кустика. Если солнечный свет и попадал в окна этих квартир, то в лучшем случае — в окна третьего и четвертого этажей. По-моему, до первого и второго ни одному лучу было не дотянуться.

— Мне здесь нравится, потому что тихо, — объявила свекровь, подхватывая меня во дворе, когда мы обе вылезли из машин.

Она также добавила, что никто посторонний сюда не суется, так как все окрестные жители уже знают, кто тут живет. Заметив мой вопросительный взгляд, она тут же пояснила, что все квартиры в домах, составлявших дворик, принадлежат ей и Лешеньке. Я чуть не присвистнула. Хотя чему тут было удивляться? Подобного следовало ожидать. Насколько я помнила, Надежда Георгиевна всегда ненавидела соседей — и по лестничной площадке, и по дому и со всеми ругалась — достаточно было самого незначительного повода. Конечно, следовало ожидать, что она выселит остальных жильцов. Но во сколько это обошлось?..

Надежда Георгиевна установила лифт в одном из подъездов (их тут насчитывалось три — во всех домах, кроме дома с аркой, в тот дом следовало входить из второго двора), чтобы «не утруждать каждый раз больные ноги». Насчет Надеждиных болезней я могла бы поспорить: по-моему, ее можно было пускать впереди паровоза или вставить в задницу пропеллер, который тут же начал бы крутиться. Если она чем и мучилась в последние годы, то только «болезнями удовольствия» — как и ее драгоценный сынок.

Хочу заметить, что внешне дома выглядели не очень презентабельно. Интересно, почему фасады не покрасили или хотя бы почистили — темные старые стены не очень подходили нефтяной королеве и ее сыночку. Или все-таки не хочет особо привлекать внимание?

Внутри здания, наоборот, был сделан очень дорогой ремонт. Я не знала названия использовавшихся материалов, которыми меня пыталась задавить Надежда Георгиевна. Свекровь тыкала то в стены, то в пол, то в потолок и поясняла, где брала кафель, светильники, паркет, лак и все прочее, что мне с гордостью демонстрировалось.

В жилых апартаментах все было еще круче. Стены украшали картины, в углах стояли статуи, с потолка свисал тяжеленный хрусталь. Не обошлось и без старинных икон, которые, правда, в интерьер не особо вписывались, а если вспомнить про Надеждино партийно-коммунистическое прошлое… Хотя сейчас появилось много нововерующих (именно нововерующих, а не новообращенных, потому что этих типов язык не поворачивается так назвать, хотя бы из уважения к тем, кто искренне принял веру) из рядов бывших партийных и комсомольских работников. Они активно крестятся перед камерами, батюшек на свои тусовки приглашают, даже постятся — или только говорят об этом. Будучи лично знакомой с Надеждой Георгиевной, я не верю ни одному слову всяких общественных и политических деятелей. Тем более, свекровь лично знала ряд нынешних демократов в партийно-советские времена и такое мне про них рассказывает… Я кое-что даже вставляю в свои опусы, изменив имена — в основном, когда речь идет об извращенцах.