Анатолий Степанов - День гнева

Виктор был без машины и поэтому пришлось ловить такси. В одиннадцать часов вечера! У Дома кино! До Ясенева! Водители отбрасывали Кузьминского с возмущением и брезгливостью, как засаленный и рваный рубль. Выхода не было, и руководство было вынуждено ввести в бой резерв главного командования. На проезжую часть Брестской выскочила пестрая и праздничная Алуся. Праздновала и веселилась она по делу: бессовестная и идиотская залепуха Кузьминского насчет проб и главной роли в фильме по его сценарию превратилась в не менее бессовестную и идиотскую реальность - и пробы были, и утверждение на главную роль. Режиссер - новатор твердо, на всю оставшуюся жизнь, решил идти путем первооткрывателя. В общем, повезло Алуське, шибко повезло.

А все через нахального, немолодого уже (но по справедливости - не без обаяния) козла Виктора Кузьминского, ради многочисленных удовольствий которого она должна торчать на проезжей части Брестской, соблазнительным телосложением отвлекая внимание тупых обладателей автотранспорта от светофоров на себя.

Не торчала, стояла скорее. Но покачивалась. С переборами, но - для удержания равновесия, с шажком вправо - влево, вперед - назад. А получился некий танец, аллоголический танец для водил под названием: "Отвезите несчастную, впервые в жизни попробовавшую спиртное девушку домой в Ясенево".

Вскоре поймала дурачка, поспешно влезла в салон и уже оттуда, намертво усевшись, полным, для галерки, голосом позвала: - Виктор! Витюша!

Не обернулся водила, потеряв надежду на кое-какую перспективу человек слова был, мужчина, не заблажил выметайтесь мол, лишь спиной затвердел, да сказал, когда влез Кузьминский, сказал неумолимо: - До Ясенева тройной тариф!

- Крути, Гаврила! - презрительно приказал Кузьминский. При тройном тарифе благодетелем был он, а не огорченный автомобилист.

По пустынным улицам домчались за полчаса.

За пять минут Алуся умело подготовила сносное ложе. Минут пятнадцать на общую санитарию и гигиену. И за дело, за дело!

Сильно выпившие, они могли без напряжения пролонгировать эти игры, что и делали, варьируя механику, ритм и методы.

Она была сверху, когда снизу грянул телефонный звонок. Аппарат стоял на полу. Не прекращая работы, Алуся ловко дотянулась до трубки (оказывается, и в быту биомеханика Адама Горского может приносить пользу), поднесла ее к уху, и в микрофон страстно, с придыханием и по-ночному хрипло произнесла:

- Да... - послушала недолго, по-прежнему не прерывая процесс, и в ритме процесса, иногда, правда, синкопируя, выдыхала темпераментно и односложно: - Конечно. Да. Никуда. Здесь. Роль в кино. Да. Да! Да! Да-да-да-да!

Бросила трубку, и регтайм был заменен молодым, жестким, приближавшим к финишу рок-н-роллом.

Потом отдыхали. Вспомнив, Виктор спросил:

- Это кто звонил-то?

- Ванечка Курдюмов. Соскучился, - свободно сообщила она.

- Ну, и как он? - приходя в себя, поинтересовался Кузьминский.

Ответить Алусе не пришлось: опять загремел звонок, на этот раз беспрерывный - дверной.

- Кто это? - испуганно удивилась Алуся.

- Тебе лучше знать, - справедливо заметил Кузьминский и посмотрел на единственное с себя не снятое - наручные часы. Было два часа ночи. Звонок звенел.

- Я боюсь, - призналась Алуся и от страха влезла в халатик.

- Если я пойду, посмотрю, спрошу - это ничего? - спросил Виктор, натягивая штаны.

- Ничего, ничего! - быстро и согласно закивала Алуся. Кузьминский влез в рубашку, переложил семизарядный подарок Александра Петровича Воробьева, с которым в последнее время не расставался, из кармана пиджака в карман брюк и, стараясь не шлепать босыми ногами, подошел к входной двери. Звонок уже молчал, но за дверью дышали.

- Что надо? - по возможности грозно спросил Виктор.

- Эдик, а, Эдик?! - не то позвал, не то - ошибся ли - поинтересовался голос, перемешанный с жидкой кашей. Виктор глянул в глазок. Вполне приличный алкоголик мягко покачивался из стороны в сторону.

- Нету здесь никакого Эдика! - уже бодро вскричал Виктор.

- А где же он?

Тут уже не выдержала окрепшая духом Алуся:

- Шатаются тут всякие! И моду еще взяли чуть ли не каждый день! Понимаешь, Витюша, обложили меня эти сволочи! И откуда берутся? А ну, мотай отсюда, пьянь подзаборная!

Грустный, со скорбно вскинутыми бровями, почти Пьерро, алкоголик (Виктор следил за ним через глазок) дважды медленно поднял руки и дважды медленно опустил их. Надо понимать, хотел летать. Полетав, вздохнул и спросил музыкальным голосом певца Сергея Пенкина: