Николай Леонов - Ценник для генерала

— У меня фирма, я занимаюсь бизнесом…

— Брось, Паша! — Гуров поморщился. — Не надо. Тебя сначала купили как настоящую шлюху, потом подставили. А в промежутке между этими делами из тебя взрастили куклу, которая сродни надувной резиновой бабе. Потом тебя использовали точно так же, как и ее. Сколько ты имел от Ломакина, первого мужа своей матери? В среднем восемьдесят тысяч российских рублей в месяц, да? Хорошо и это, потому что сам ты зарабатывать так толком и не научился. Тебя содержали, потом поимели и бросили. Фактически сдали в милицию.

— Я не понимаю! Чего вы от меня хотите, что за загадки? — Фраза получилась слишком длинной для пересохшего горла Клименко, и он затрясся в спазмах сухого кашля.

Гуров спокойно подошел к холодильнику, достал бутылку воды, наполнил пластиковый стаканчик и протянул Клименко. Тот с жадностью схватил его и стал пить, разливая воду по подбородку и груди. Руки у него тряслись, как у паралитика.

«Это хорошо! Я крепко зацепил его за нервное окончание, — подумал Гуров. — Пусть потрясется, повибрирует. В таком состоянии он не сможет придумать себе легенду. Еще полчаса, и конец ему. Слабак!»

Лев Иванович присел на стул рядом с Клименко, наклонился к нему и сказал:

— Так вот, Паша, мы получили разрешение на эксгумацию тела твоего отца.

Клименко дернулся так, что чуть не свалился со стула. Он смотрел на полковника с нескрываемым страхом. Сыщику стало понятно, что клиент этого не ожидал.

— Да, Паша, на убийства нет срока давности. Естественно, экспертиза подтвердила, что повреждение шейных позвонков в виде перелома кручением никак не вяжется с инфарктом миокарда. Где сердце, а где шея?.. А вот где твое сердце, Паша? — грохотал в комнате голос Гурова.

Лицо Клименко побледнело, а подбородок непроизвольно задрожал.

— Где твое сердце, Паша? Это же твой отец, кровь и плоть. Как ты мог, как у тебя рука поднялась? Не мне выносить приговор тебе и твоим помощникам, в том числе и Лукину, который знал об убийстве. Пусть это делает тот, кому положено, — судья. Ведь ты сначала прибежал тогда именно к Лукину. Ломакин прикрыл тебя большими деньгами, хорошими взятками. С этим мы тоже разберемся, но потом. Сейчас нас больше интересует твоя подготовка к преступлению. Как ты организовал убийство?..

— Нет! — закричал вдруг Клименко. — Нет, нет! Все суки! Все вокруг меня продали. — Он поднял лицо и ясным горячим взором уставился на Гурова, потом на следователя.

Клименко жадно облизывал губы, которые его не слушались.

— Я всех сдам! Я про всех расскажу! Я не хочу один оказаться там. Он думает, что унесет ноги в свою Европу. А вот хрен ему по всей морде!

Гуров поднялся и снова налил Клименко воды. Чуриков включил магнитофон и поправил микрофон на столике. Иногда так работать удобнее. Особенно когда обвиняемый начинает взахлеб во всем каяться.

Крайне желательно зафиксировать его признания, выдаваемые в бешеном темпе, не заставлять его ждать, пока ты шлепаешь пальцами по клавишам. У раскаявшегося грешника от таких пауз и кураж может пропасть. А так пусть выговаривается. Ему только наводящими вопросами помогать надо. Потом придется сутки сидеть и перепечатывать все в форме протокола допроса. Затем новый вызов и допрос, после которого клиент ставит подписи.

Когда допрос закончился и конвойные уже выводил Клименко из кабинета, Гуров остановил их.

— Скажи, Паша, а когда ты в последний раз видел своего сводного брата? — осведомился он.

— Кого? — На измученном, мокром от пота лице Клименко появилось непонимание.

— У твоей матери Ольги Юнгеровой был сын от первого брака. Его звали Альберт.

— Сын Ломакина? Не знаю. Я сел, а когда вышел, Ломакин мне велел в Минске окопаться. А потом мать умерла.

— Значит, не знаешь?

— Что-то не в курсе. Может, Ломакин к себе его забрал?

Клименко увели. Гуров вернулся к столу и некоторое время смотрел, как Чуриков сворачивал провода микрофона и устраивался переписывать показания с магнитофона.

— Наверное, я здесь уже ничем помочь не могу, — сказал Гуров. — Это вам разгребать по территориальной принадлежности. А нам надо возвращаться в Москву. Теперь все дела там. Цепочка снова потянулась назад.

— Как Станислав Васильевич?

— Под усиленной охраной отправили домой. Пусть долечивается.

— А что мне теперь делать с Михаилом вашим?

— Брать его не за что. Он в преступлениях не замешан. У вас на него все равно ничего нет и не будет. В Москве мы с ним поговорим, конечно, но он все равно ничего не скажет. Его заказчик сам не в курсе дела. Они ведь, как мне кажется, сами хотели эти деньги попилить, а один всех перехитрил и успел первым.