Елена Басманова: Карта императрицы

– Жаль, что суд решил отдать мальца под опеку Роману Закряжному, – подал голос Прынцаев, не сводящий взора с Брунгильды. – Надо было его определить по спортивной линии. У ребенка прекрасные данные – ловкий, цепкий, подвижный, прекрасно лазил по трубам и крышам.

– Таково было решение суда, – вежливо пояснил Вирхов, – но если вы хотите, я поговорю с Закряжным, и, может быть, он позволит записать Клавдия в гимнастическую группу...

– Мы понимаем, уважаемый Карл Иваныч, – сказал профессор, – что вы не имеете права разглашать все подробности следствия по делу Дмитрия Формозова, но не поясните ли вы нам, откуда этот чиновник взял пробирку с чумными бациллами?

– Если обязуетесь хранить молчание, поясню, – решился следователь. – Бациллы похитил для него фельдшер Придворов: его заразил своими бреднями безумный публицист. И Формозов во всем признался. Сказал, что хотел влить эти бациллы в ухо Марии Федоровне, знаете, как у Шекспира в «Гамлете»...

– Я тоже так подумала, когда он начал что-то такое лепетать об Офелии, – подала голос Мура, про которую все забыли, – а вы, Клим Кириллович, меня ругали.

– Но мне такое и в голову не могло прийти, – запротестовал доктор. – Господин Формозов психически болен. Всю эту историю надо сохранить в тайне.

– Об этом позаботятся в нужных инстанциях, – заверил доктора Вирхов, – думаю, и вам всем придется дать расписку о неразглашении случившегося.

– Итак, Карл Иванович получил орден, а как Императрица отблагодарила вас, Машенька? – полюбопытствовала Полина Тихоновна.

Мура молчала, с опаской поглядывая на отца. Потом попросила извинения, вышла и через минуту показалась снова с большим плотным листом бумаги, в верхней части которого поблескивал золотой герб.

– Ты только не сердись, папочка, – попросила она заискивающе, – я вчера тебе не сказала, но Императрица Мария Федоровна вручила мне патент на открытие частного сыскного бюро.

– Что? – Брови профессора поползли вверх. – Что ты сказала? Патент? А кто будет учиться на Бестужевских курсах?

– Я, я буду учиться, папочка, не волнуйся, а то тебе станет плохо с сердцем, – заторопилась Мура, протягивая отцу бумагу с гербовой печатью. – Но если сама Вдовствующая Императрица принимает такое решение и вручает мне патент, разве я могла отказаться?

– Действительно, Николай Николаевич, – подхватила Елизавета Викентьевна, – нельзя противоречить царской воле...

– И потом я могу, пока учусь, сыском не заниматься, – торопилась Мура, – просто найму служащего, он будет сидеть в конторе.

– Но это неприлично! Совершенный нонсенс! – загремел побагровевший профессор. Он вскочил и забегал по гостиной. – Русская девушка – частный детектив! Да еще моя дочь! Я этого не переживу!

– Но в цивилизованных странах давно действуют женщины-сыщики... Например, Гарриет Болтон Рейд в Америке, – робко подала голос его супруга.

– Только не морочьте мне голову, – отмахнулся профессор, – до Америки мне нет дела, я бы посмотрел, что сделал бы со своей дочерью Резерфорд, если бы она подалась в криминальную сферу.

– Дорогой Карл Иваныч, но зачем этот Крачковский убил бедную Аглаю Фомину? – поспешила сменить тему разговора Полина Тихоновна.

– Скорее всего, с целью грабежа, – ответил тот. – Госпожа Бендерецкая невольно навела на Аглаю, болтала, что покойная денежки на приданое скопила. Теперь уж не выяснить, получала ли богатый заказ Аглая.

– Но что же это был за заказ? – Брунгильда провела длинными пальчиками по атласным пунцовым лепесткам роз, сладкий аромат которых наполнял гостиную. – Помнится, Роман Закряжный говорил что-то о пелене с именем Дмитрия Донского.

– Думаю, пелена с Дмитрием Донским – плод буйной фантазии художника. А заказывал Крачковский вышивку на бархатный халат: о нем поляк сам говорил, его видел и Холомков. И без всяких надписей. Одни драконы. Халат был готов за три дня до убийства, предусмотрел все, подлец, для алиби.

– А вам не кажется странным, Карл Иваньгч, что убийца, живший на широкую ногу, позарился на немудреный капитал вышивальщицы? – Мура хотела и не решалась навести следователя на верный след. – Скорее, на него прельстилась бы Бендерецкая. Может быть, он убрал девушку за то, что узнала что-то опасное для него? Может быть, из Екатерингофского дворца?

– Версия любопытная, – согласился Вирхов, – можно проверить. Слава Богу, дворец не сгорел, и можно расспросить Холомкова, хотя этот красавец клянется, что ничего не знал о замыслах и планах Крачковского.