Елена Басманова - Тайна древнего саркофага

Из курзала Рене вышел на террасу, оттуда открывался широкий морской простор. Вдоль прибрежной полосы белесовагого песка, резко контрастирующей с темной зеленью соснового леса, тянулась длинная эспланада, украшенная бронзовой статуей русского царя Петра. Берег показался ему слишком многолюдным, а небольшие закрытые экипажи-будки, в которые были впряжены маленькие лошадки, просто забавными – в этих экипажах русских везли по мелководью залива, чуть ли не за милю от берега, купаться. Даже сюда доносилась музыка военного оркестра, в дневной час играющего на открытой террасе Потом граф вернулся в ресторан курзала, чтобы пообедать. Он сидел в полном одиночестве в дальнем уголке, скрытом от посторонних взоров кустом магнолии. Обед его затянулся немного дольше обычного, ибо через магнолиевый куст он заметил пришедшего сюда же Гарденина – тот уселся за стол возле куста рододендрона, и через минуту к нему присоединился какой-то невзрачный человек в сером костюме.

Граф Сантамери не желал больше встречаться с этим господином, давшим ему адрес Зизи, поэтому дождался, когда он уйдет и лишь спустя пять минут покинул обеденный зал ресторана и отправился на станцию...

Бесконечный июньский день, последний день графа в Петербурге, все еще длился. Солнце светило с высоких небес, хотя уже близился вечер. Саркофаг, надежно прикрытый непромокаемой тканью, находился в безопасности на палубе французского корабля, граммофон был куплен и отправлен по адресу. Но оставалось еще предостаточно времени, которое надо было чем-то заполнить. Он вспомнил о дачном поселке, где провел несколько дней в обществе Зизи. Их соседи сейчас, верно, в Сестрорецке, на концерте, что, по счастью, избавляет его от визита. Это и хорошо. Во-первых, они, скорее всего, не приняли бы его из-за того, что он хотел застрелить на дуэли их друга, доктора Коровкина. Во-вторых, барышни Муромцевы могли бы истолковать его визит каким-нибудь необычным для себя образом. Они ему нравились обе. Старшая была безусловная красавица, чем-то напоминающая мадонну в капелле Нотр-Дам-де-Миракль в его родном городе, – говорят, икону вырезали на дереве в двенадцатом веке! Что же касается младшей мадемуазель Муромцевой, то ее ребяческое любопытство и расспросы о его предках выглядели весьма подозрительно. Она явно что-то хотела выведать у него. Но что? И вообще, что она могла знать в свои девичьи послегимназические годы!

Он вспомнил забавное лицо, испещренное крупными веснушками. Очень смешно: черные широкие брови и короткие черные ресницы, частоколом обрамляющие темно-синие глаза, густые темные волосы, убранные в узел на затылке. Он вспомнил, как она медленно сползала под стол, когда на веранде появился огромный серый мотылек... Вспомнил, как она выглядывала из-под скатерти, услышав, что Брунгильда упала в обморок... Вспомнил, как барышни приветствовали победителя велопробега Ипполита Прынцаева. И улыбнулся – получалось так, что он стал невольным участником их жизни: освобождал связанную горничную из ледника, шептал мадемуазель Мари какие-то многозначительные слова, принимая свечу... Он просто хотел ее утешить после истерики по поводу бомбы в доме? Нет, сейчас он почувствовал, что в тех его словах прозвучало еще что-то, чему он и сам не хотел верить...

Нет, очень хорошо, что навещать семейство Муромцевых в последний день его пребывания в Петербурге не надо. А вот проехать по Большой дороге вдоль моря, вдохнуть чудный морской воздух, полюбоваться плывущим вдали туманным облачком Кронштадта и бороздящими синюю даль судами – чудесный лирический аккорд в завершение его петербургской симфонии. Дачники из числа добропорядочных уже, вероятно, спят, но праздных любителей ночных прогулок на берегу в таинственные белые ночи всегда достаточно. Да и ресторанчики работают всю ночь. Можно отдохнуть и забыться. Не пройтись ли еще раз по улочкам и проездам поселка, не взглянуть ли на дома-игрушечки, среди которых нет двух одинаковых, – маленькие шедевры деревянного зодчества. Нет, последнюю ночь в России спать нельзя!

Граф Сантамери подъезжал по Большой дороге к дачному поселку – на подъезде к нему, примерно за версту, справа, на обрывающейся отвесно гранитной скале стоял аккуратный домик с крошечным флигельком в сторонке. Домик пользовался дурной славой, хотя и назывался «Купидон»; днем можно было разглядеть на его острой башенке забавный флюгер – белую фигурку младенца с трубой в руке. В строении никто не обитал, его огораживал высокий забор, и только здесь, у края скалы, предательски крошащейся под воздействием ветра и воды, участок целиком открывался взору.