— Не при нем, — обернулся к Яшкину зверюга.
Яшкин сжался.
Закончилось все внезапно. Обменявшись взглядами, бандюганы развернулись, направились в сторону автомобиля, сели — через секунду ни их, ни их катафалкоподобного джипа уже не было видно. Яшкин барахтался в траве, в желудке у него ныло, из носа текло. Темнело. Дальние дома уже погрузились в сумерки. Трава вокруг почернела. Тропинка еще светлым пятном прорезалась сквозь мглу, но едва-едва. Стало чувствительно прохладнее, свежее. Звенели комары. Где-то там, у домов, в деревне, скрипел ворот колодца. С шоссе доносились шорох шин, гул проносящихся мимо автомобилей, там колебался в высоте тусклый свет придорожных фонарей и ослепляли огни автозаправок. Здесь, на обочине, темнело с каждой секундой, Яшкин, как казалось ему, растворялся, тонул в этой темноте. «Мерс» мерцал серебром неподалеку. «Разве так можно с человеком? С ходу кулаком в живот… Дикость какая! Варварство. Я же готов все по-человечески… Поговорить, обсудить спокойно, как цивилизованные люди… Подонки! Суки!» — Тут Яшкин прикусил язык и весь покрылся холодным потом. Он не мог вспомнить, произнес он секунду назад это ругательство вслух или приложил бандитов мысленно. Он нервно оглянулся вокруг, как будто кто-то — какой-то недоброжелатель — мог подслушать его слова или прочитать его мысли и донести скрывшимся из виду отморозкам. И те вернутся… Он вжал голову в плечи и больше даже в мыслях их не материл и никак не обзывал. «Ничего не объяснили толком. Чего им нужно было?» — недоумевал окончательно расквасившийся Яшкин, шмыгая носом и вытираясь рукавом. Он ничего не понимал.
— Ничего не понимаю! — задумчиво произнес Костов, пялясь как баран на новые ворота в раскрытую папку с делом Лосского.
Надежда, слышавшая это признание как минимум пять раз за последние два дня, вздохнула. Она уже постигла, что фраза «Ничего не понимаю» в устах шефа означает нечто противоположное ее прямому смыслу. Она означала, что в голове у Костова — такого заторможенного, сонного и медлительного в эти минуты — идет напряженный аналитический процесс. И Костов как раз сейчас начинает понимать гораздо больше, чем он понимал раньше.
— А вдруг покушение на Сохову организовал сам Абдулов, до этого убивший Лосского? — воодушевленно заговорила Надежда, проникнувшись настроением своего начальника. Ей тоже хотелось поучаствовать в аналитическом процессе. Она старательно училась у Костова, подражала ему и хотела стать таким же классным аналитиком. В ее представлении «проанализировать» означало нафантазировать и наврать как можно больше. — Он понял, что любовница (она же сообщница) — слабое звено, она опасна, она может проболтаться. И он нанял кого надо, подвез Сохову к супермаркету, оставил девку одну — и… А дурак киллер дело завалил. Да-а-а, не хотела бы я сейчас оказаться на месте Абдулова.
Рассуждая, Надежда ходила туда-сюда перед носом Костова, возбужденно размахивала руками, складывала в задумчивости их на груди, через секунду разводила ими в недоумении, поднимала саркастически брови, наклоняла голову и возводила очи к небесам. Костов наблюдал за ее гримасами с отсутствующим видом.
— А что там с пулей? — нехотя в конце концов поинтересовался он.
— Да, пуля от «Макарова», в картотеке ствол пока не засвечен. Ну, в общем, больше им толком сказать нечего, — отрапортовала Надежда. И продолжила с увлечением, ей очень хотелось, чтобы Костов оценил ее способности: — Иначе почему Абдулов оставил ее в одиночестве? А теперь он ревет, как заурядный актеришко, пытаясь задурить нам мозги, отвести от себя подозрения. А если все-таки Сохова соврала насчет царапин и царапины были раньше — до траханья? И всю эту порнуху они разыграли, чтобы оправдать борозды на морде Абдулова? (Костов поморщился, но Надежда этого не заметила.) А теперь Абдулову надо убрать сообщницу — она свою роль отыграла.
— Но ведь они ничего не знали о съемке, — захотел поддержать разговор Костов.
Он не верил, что в нем есть какой-то смысл — просто устал от своих размышлений об убийстве Лосского и решил развеяться, отдохнуть.
— Зачем так стараться, устраивать целое театральное представление и так, я бы сказал, отчаянно предаваться вдохновению, зачем так переигрывать? Сохова могла просто прийти ко мне или к тебе и, рыдая, как она сделала это в кафе, сказать: это я расцарапала Абдулову лицо во время секса, который у нас состоялся в то же самое утро, когда обнаружили тело убиенного Олега Лосского. Зачем всерьез разыгрывать столь глубокий эшелонированный «бэкграунд» — и все по-настоящему, а натюрель? Секс по высшему разряду.
Читать дальше