Андрис Колбергс - Человек, который перебегал улицу

Появилась сонная и вялая официантка.

— Что будем заказывать?

— Ребята, может выпьете вы со мной по рюмочке коньяка? — спросил вдруг Вильям.

Парни недоуменно пожали плечами.

— Бутылку коньяка и три кофе!

— Какой коньяк?

— Армянский.

— Нету.

— Тогда дагестанский.

Официантка отошла в буфет, теребя счетную книжку. Вильям почувствовал: следует начать разговор.

— Дагестанский коньяк ничуть не хуже армянского.

— Мы, к сожалению, можем вам предложить только сухарика. Сходи, раздобудь бокал! — скомандовал парень, тот, что был подлиннее.

— Не стоит, сейчас принесут, — удержал его Вильям.

Наступила тишина — ребятам было неловко продолжать свой разговор.

— У вас, наверно, сегодня праздник, — заговорил, наконец, один из них.

— Так… Захотелось посидеть… Где вы работаете?

— Мы еще учимся. Будем скульпторами по дереву.

— Если закончим…

— Теперь уже закончим. Всего полтора года осталось.

Должно быть заказ — дорогой коньяк — взбодрил официантку: она даже наполнила рюмки.

— Ваше здоровье! — Вильям поднял свою и чокнулся. Раньше он опасался, что не сумеет преодолеть искушение, но теперь, держа рюмку, испытывал равнодушие.

— По какому поводу пьем?

— Без повода. Никакого праздника нет. Можно выпить за то, чтобы вы через полтора года закончили свою учебу.

— Ваше здоровье!

— Ваше здоровье!

Когда ребята увидели, что Вильям поставил на стол рюмку, нисколько не отпив, они смутились. Вильям, как бы оправдываясь, сказал:

— Мне больше нельзя ни капли. Всех радостей только и осталось, что посидеть, да поговорить… Не обижайтесь…

Но говорить им было не о чем. У ребят был свой мир, свои проблемы. С ними нельзя было поговорить даже о Беате, они бы не поняли. Можно было бы поболтать о хоккеистах рижского «Динамо» или о футбольной команде «Даугава», но эти темы Вильяму были чужды, да и ребята выглядели неподходящими для такого разговора. Чтобы найти выход из этой ситуации, Вильям задал глупый вопрос, трудно ли сдавать экзамены. И тут вдруг сообразил, что он за этим столиком лишний, мешает. Он мог бы заказать еще хоть десять бутылок коньяка, но все равно это их не сблизило бы.

Вильям взглянул на часы и сказал, что спешит. Ах, какой радостью засветились лица парней и как сердечно они распрощались!

У трамвайной остановки группа зевак глазела на огромного пятнистого сенбернара. Вильям вспомнил, что где-то в Альпах такой собаке воздвигли памятник за спасение людей. «Может, мне купить собаку?» — подумал он.

Домой идти не хотелось, он свернул на Таллинскую.

В окнах его бывшей квартиры горел свет. Он раза два прошелся мимо по противоположной стороне улицы, но к окнам так никто и не подошел. Тогда он вдруг подумал, что увидит больше из окна на лестничной клетке на пятом этаже в доме напротив.

Беата хлопотала на кухне у плиты. Ролиса нигде не было видно, может, еще не пришел. Беата была в цветастом халате и в лакированных туфлях на высоком каблуке. Халат плотно облегал фигуру, Вильяму показалось даже, что он видит ее большую белую грудь и чувствовал легкий аромат ее волос. Всякий раз, когда Беата поворачивалась к окну, он, отпрянув, отступал в темноту лестничной клетки. Будто она могла его увидеть!

Как жалкий соглядатай Вильям стоял и ждал, когда она начнет раздеваться и уляжется в постель.

Может, он и дождался бы, если бы к нему не пристал какой-то очень уж бдительный мужчина, допытываясь, кого он здесь на чужой лестнице ждет.

Вильям повернулся и заспешил вниз, а воображение рисовало Беату в прозрачной ночной рубашке, под которой скорее угадывались, нежели виднелись ее бедра, талия и плечи.

На улице ему посчастливилось поймать такси.

— К Ирене, — сказал он. На раскаленные угли надо было срочно плеснуть воды.

— Куда?

— В Пардаугаву.

— Адрес скажите! — Шофер медлил включать счетчик.

— Улица Робежу. Дом я покажу.

Но Ирены дома не было. Соседка сказала, что она с подругой уехала на концерт югославов — у подруги оказался лишний билет.

Придя домой, он не стал есть и рухнул в постель. Вдруг подумал — надо бы позвонить Цауне. Набрал номер, услышал голос Цауны, который непрерывно повторял: «Алло! Алло! Алло!» — и, ничего не сказав, повесил трубку.

Просыпаюсь ночью. На улице еще темно, как темно может быть в центре города, где всю ночь горят миллионы ламп. Будильник тикает на подзеркальнике. Вчера вечером я его завел и забыл там. Теперь мне очень хотелось бы знать, есть ли еще смысл поворачиваться на другой бок, но лень высовываться из постели. Прислушиваюсь — никаких звуков не слышно. Долго прислушиваюсь. Если мимо дома, шурша по асфальту, не проезжают троллейбусы, значит, шести еще нет. Можно было бы подремать еще немного, но я чувствую себя вполне выспавшимся.