Александр Бондарь - Downtown

- Лена! - Услышала, вдруг, откуда-то сзади.

Я обернулась. В четырех шагах от меня стоял Дима - мой кузен. Я сразу его узнала, хотя видела всего один раз - лет одиннадцать тому назад. Эти годы страшно изменили его: он и не повзрослел даже, а как-то постарел похудел, осунулся. У него был вид человека, который успел уже все испытать и все увидеть, и который не ждал теперь от жизни ничего хорошего. Ему не было еще тридцати, но выглядел он на все сорок.

Мы обнялись и поцеловались по-родственному. Перед отзездом я написала Диме, что приезжаю, но, честно говоря, не ждала, что он будет встречать меня в аэропорту.

Дима поднял мои чемоданы и потащил их куда-то, сказав, что отвезет меня на своей машине. Но в этих его словах я не услышала какой-либо гордости или самодовольства. Подойдя ближе, поняла - отчего. У бордюра, в сторонке, стоял старый пошарпанный "шевроле" с треснувшим передним стеклом и большой мятиной сзади.

Я запомнила Диму другим. Одиннадцать лет назад, у какого-то нашего с ним далекого родственника. Аккуратный красивенький мальчик в сером костюмчике; словно породистый кобелек, выставленный на всеобщее обозрение. Мне сообщили, что Дима закончил школу с золотой медалью и занят сейчас раздумием - в какой именно вуз ему поступать. Рассказывая об этом, взрослые кивали многозначительно и покровительственно улыбались, отчего я очень смущалась и краснела до самых ушей. Сам Дима посмотрел на меня тогда только один раз и то, что он увидел, явно ему не понравилось. "Найдем лучше" прочитала я у него в глазах.

Сейчас все переменилось. Дима без выражения глядел то на меня, то на дорогу и рассказывал о своей жизни. Говорил он очень спокойно, равнодушно даже - так, словно бы речь шла и не о нем, а о каком-то другом человеке, участь которого была ему безразлична.

Я видела, как за окном пробегали симпатичные - словно игрушечные домики; как будто специально расставленные вдоль этой дороги, дабы турист, приехавший в Канаду только что, мог все увидеть с лучшей стороны.

Дима эмигрировал шесть лет назад. Довольно быстро он понял, что Канада - не такова, какой она ему казалось издали. Никто его здесь не ждал, и он никому тут не нужен. Точно также, как не нужна и его специальность советская юриспруденция. Дима уселся на вэлфэр, уселся прочно и не думал уже с него слазить. Четыре года прошли в ничегонеделании. Впрочем, выход отсюда был: поступать в университет и думать о новой специальности. Но в Диме уже надломилось что-то. Он и сам не понимал - что. Пусть все идет, как идет решил Дима и отдался на волю случая. Но ничего не менялось, а постоянное безденежье начало утомлять. Дима решил отыскать какой-нибудь дополнительный заработок. Не оставляя вэлфэра, он устроился грузчиком на склад. Теперь он бывший лучший ученик, победитель всевозможных конкурсов и олимпиад, вставал в четыре утра, чтобы перетаскивать целый день мешки на пыльном вонючем складе, в компании с неграми, которые грязно ругались и курили марихуану.

Дима знал, что половина рабочих на этом складе - нелегалы, люди у которых нет не только разрешения на работу, но и вида на жительство. Хозяин - пузатый грек, объяснявшийся по-английски четырьмя фразами, спрашивал обычно только имя. Кончилось это все плохо. Кто-то на кого-то стукнул. И вот, здание склада окружили одинаковые фургоны, откуда появились угрюмые ребята в спецодежде и с рациями. Они брали за шкирку каждого и в грубой форме требовали удостоверение личности. Дима засыпался. Он потерял вэлфэр, а штраф, который ему пришлось выплатить, едва не перекрыл все, заработанное им за полтора месяца.

Сейчас он перебивался на каких-то случайных работах и утешал себя тем, что научился смотреть на вещи просто, избегая лирики и ненужного трагизма.

Я молча выслушала эту историю. Не хотелось его обижать, но, по-моему, он сам виноват во многом. Нечего было рассчитывать, что его, оставившего свою страну, страна чужая примет, раскрыв широко объятия.

Жилье Димы произвело на меня такое же впечатление, как и его машина. Он в свою очередь честно признался, что вся мебель, которую я тут вижу - с мусора. Дима нисколько этого не стеснялся. Он даже с какой-то болезненной гордостью рассказывал историю нахождения каждой вещи.

Потом мы поужинали. Дима угощал меня печеными куриными ножками, сообщив, что ест он это чуть ли не ежедневно, так как дешевле здесь ничего нет. После, достав с мойки грязный стакан, попытался налить мне туда какой-то бормоты. Я отказалась, побоявшись, что может произойти то, о чем потом будет неприятно вспомнить.