Серж Фабр - Два полицейских. Дело о надувном матрасе

– То есть, все они…

– Кто?

– Ну вот – они. Вокруг посмотри.

– А, ну да.

– Все они – делают вид?

– Именно. Веселье – это всего лишь демонстрация отсутствия страха. И для этой демонстрации они собираются вместе. Ты видел когда-нибудь одиноко веселящегося вменяемого человека?

– Да. Совсем недавно. Это мсье Моги.

– Мсье Моги – пророк. Им управляет великое знание. У него не может быть ни страха, ни забот. А я говорю об обычных людях. Откуда взялось веселие?

– Из древних пиров, я думаю. Там куча обрядов, танцы всякие, песни застольные.

– Вот. Люди на пиру находились под защитой богов. Или духов, пока богов не было. Пока они на пиру, пока они выполняют обряды, им не о чем было беспокоиться. Демонстрируя покорность богам, они забывают о страхе. На время конечно. Вот и мы, как все здесь делаем вид, что нам весело. Но это только вид. Каждый, про себя знает: ему страшно и гонит этот страх от себя.

– А у тебя нет стихов к эту случаю.

– Да, пожалуйста:

00. 02. Ницца. Улица Префектюр. Бар «Wayne’s».

– Карир, ты поэт и мыслитель. Что ты делаешь в полиции?

– А я тебе отвечу…

– Погоди секунду. Нет опять не он.

– Да. Не будем залезать глубоко в историю, но ты мне скажи, чем занимались мыслители в XVII веке?

– У нас, во Франции?

– А где еще можно назвать себя мыслителем и не получить удар в лицо. В английском пабе?

– Ну… в Германии.

– В Германии все мыслители заняты только одним. Они сидят дома и, как заведенные, пишут книги.

– А знаешь зачем?

– Зачем.

– Философ напишет книгу и издаст ее. Потом те пять человек, которые осилят такую книгу, станут профессорами в университете и будут перевирать по-своему то, что в них написано. И у каждого из пяти будет по пятьдесят слушателей, пятеро из которых тоже станут профессорами. Так возникает рынок интеллектуального труда.

– Тебе виднее. Ты ведь осилил сколько-то таких книг.

– Немецких – три.

– Трудно было?

– Не трудно долго. Много текста.

– Вот. А во Франции мыслитель – это, в первую очередь, человек слова, а не текста. Говорения, а не писания. Особенно это было важно в семнадцатом веке, когда мыслительный процесс стал производить какое-то впечатление на людей. Причем это впечатление уже не приводило, в ста процентах случаев, к назначению времени и места поединка. Именно тогда…

– Появились салоны.

– Да Мыслители сидели в салонах и мыслили на виду у всех. Это было зачем-то необходимо.

– Это нравилось дамам.

– Не пойму почему.

– Я тоже.

– Идем дальше. В восемнадцатом веке мыслители стали советниками королей. Они разрабатывали (или им казалось, что они разрабатывают) правила.

– Как Вольтер.

– Ну, хотя бы.

– А это оказалось не так. Бедный Вольтер.

– Сколько помню, бедным его назвать было сложно.

– Я в метафизическом смысле. Он не мог радоваться. А веселиться ему было не интересно.

– Да уж. И в девятнадцатом веке мыслители, все как один, стали революционерами или бунтарями.

– А в чем разница.

– Маркс – революционер. Бакунин – бунтарь.

– Да понял. Но они – не французы.

– Начинали-то Фурье и Прудон. Это оказалось заразно. А последний великий мыслитель девятнадцатого века, Петр Кропоткин, по духу – чистый француз. Не пора нам?

– Пора.

00. 27. Ницца. Улица Префектюр. «King’s Pub»

– На первый взгляд не видно.

– Очень много народа. Надо осмотреться получше.

– Итак?

– Да. А в двадцатом веке, по крайней мере, в его второй половине, мыслители отказались от стратегии бунта. Они объявили себя сторонними наблюдателями. Они препарировали действительность, расчленяли ее и даже, как бактерии способствовали ее разложению, расторгая все имеющиеся культурные стереотипы и разрывая сложившиеся связи.

– «Природа три».

(Примечание. Я коротко пересказал Кариру то, что услышал от Жан-Жака на заправке. Тот согласно кивал. И заявил, что самая правильная позиция современного мыслителя – это позиция полицейского. Общество нуждается в восстановлении утраченных связей и сохранении тех общих ориентиров, которые еще сохранились. Вот он вернется из туалета и все доскажет.)

– В туалете тоже никого похожего. И в современном мире мыслить – это значит собирать воедино то, что человечество не успело подвергнуть деконструкции. И даже если успело. Мыслить, как полицейский – если ты не полицейский авторитарного государства, а полицейский в значении «полис», ты мыслишь во имя общего блага…