Елена Логунова - Свидание на пороховой бочке

— Кстати, знаете, я вот выяснил, что еще в 1961 году нечто подобное сделал итальянский художник Пьеро Мандзони, — сообщил Вениамин, которого за болтливость, непоследовательность и умение ловко вывернуться в коллективе запросто кликали Веником, Вентилем и даже Вентилятором. — Представьте: он собрал собственные фекалии в баночки, пронумеровал их, написал на каждой на трех языках «Стопроцентное натуральное дерьмо художника» и продал по цене золота той же массы!

— В самом деле? — одинаково заинтересованно спросили Бронич и Горохов.

— Представьте себе, да! В шестьдесят первом году баночки ушли по цене, которая в пересчете на современный курс евро составляет тридцать тысяч, а в две тысячи седьмом одну из них продали на аукционе «Сотбис» за сто двадцать четыре тысячи европейских денег!

— Какой рынок, а? — подпихнула я Горохова.

— В три дня не обгадить! — подхватил Андрюха.

— Мандзони утверждал, что своим проектом он привлекает внимание к доверчивости покупателей искусства, — добавил Веник. — Он так и заявлял: «Всем этим буржуазным свиньям нравится только дерьмо!»

— Вот и определилась целевая аудитория нашей выставки! — показательно обрадовалась Трошкина. — Теперь я буду знать, какое обращение использовать в приглашениях: «Многоуважаемая буржуазная свинья!»

— Знаешь, а ведь если после «свиньи» поставить копирайт, в ссылке указать авторство Мандзони и еще дать справочку о ценах на его дерьмо на Сотбис, никто не обидится, сойдет за особый шик! — против воли включилась в работу и я.

— Что ж, я вижу, мы достигли взаимопониманьица, — подытожил шеф, небрежным жестом выметая народ из своего кабинета. — Ступайте, ребятки, и шлифуйте проектик.

— Вениамин и Андрей, с вас сюжет для телевидения, Алла, вы готовите анонс для рассылки и именные приглашения, а вы, Индия, начинайте писать хвалебные рецензии и раздавайте их газетчикам, — распределил работу повеселевший Горохов.

— А вы, Георгий, чем займетесь? — недружелюбно спросила я.

Не люблю, когда чужие люди называют меня Индией. Несмотря на то что это действительно имя, которым меня наградили любящие родители, да простится им этот страшный грех, за пределами узкого круга родных и друзей я предпочитаю скромно зваться Инной.

— А я поеду в музей, буду морально готовить сотрудников к большому культурному событию и принимать ценный груз.

— Вот это именно то, что я называю грязной работой, — не поднимая головы, с притворным сочувствием заметила Трошкина и подмигнула мне из-под кудрявой челки.

Остаток трудового дня я честно строгала заготовки для будущих рецензий и к вечеру запасла с десяток таких болванок. Дополненные броским заголовком сверху и именем автора снизу, они легким движением руки превращались в готовые рецензии.

Право сочинения заголовков я, как обычно, оставила журналистам, чтобы они могли проявить фантазию и продемонстрировать фирменный стиль своего издания. Можно было ожидать, что канареечно-желтая газета «Живем!» в подражание Маяковскому броско озаглавит текст «Хочешь дерьма? На!», а помешанное на местной специфике региональное отделение информагентства «Интермакс» с тонким ехидством напишет, что «Европа удобряет кубанские черноземы современным искусством».

А вот у Трошкиной работа шла туго. Ничего более эффектного, чем незабываемое обращение «Уважаемые буржуазные свиньи», Алка не придумала, а с этим вариантом возникла неожиданная проблема. ВИП-приглашения следовало сделать личными, а «свинья» как существительное женского рода однозначно годилась только для дам.

— Коллеги, не расходитесь, мне нужна помощь зала! — заволновалась Алка, видя, что я уже собираю вещички. — Подскажите, как обратиться к мужчине? «Уважаемый буржуазный свин Иван Иванович»? Это как-то не по-русски.

— Почему это не по-русски? — не согласилась я. — Вспомни Владимира Владимировича: «Вырастет из сына свин, если сын свиненок».

— Это когда наш Владимир Владимирович такое говорил? — Горохов посмотрел на украшающий красный угол портрет президента.

— Это другой наш Владимир Владимирович говорил — поэт Маяковский, — сказал Веник-Вентилятор и троекратно сморщил породистый нос, как бы показывая, что фи, фи и еще раз фи не знать творчество классика советской поэзии.

— Так что со свином? — нетерпеливо напомнила о себе Трошкина.

— Самец свиньи называется кабан, — авторитетно подсказал из затемненной аппаратной Эндрю. — Напиши: «Уважаемый буржуазный кабан», будет очень брутально.