Алексей Макеев: Врачебная тайна

Очевидно, печальный опыт любопытной Варвары меня ничему не научил. Решил посмотреть, что такое творится. Заглянув внутрь, увидел кладовщика Алимбаева. Перед ним на четвереньках ползал солдатик, которого Али Баба пинал ногами. В тот момент, когда я заглянул, паренек получил ногой в лицо — больно, жестоко, травматично. Али Баба, видно, не думал о последствиях. Я понял, что должен вмешаться, и влетел внутрь. Алимбаев, которого я обнял со спины, прижав его локти к туловищу, не мог видеть, кто его обездвижил.

— Эй, эй, пусти! Слышишь? — Он дергался, но вырваться не мог, я держал его крепко.

— Успокойся, хватит. Ты убьешь его, — увещевал при этом.

— Пусти, слышишь? Э!

— Успокоился? Отпускаю. Я ослабил хватку и отступил на шаг. Али Баба развернулся и с удивлением увидел перед собой не кого-то своего призыва, из мафии, а… оборзевшего «духа»!

— Ты чего, урод?! — Брови его полезли на лоб. Я хотел ответить ему, что, быть может, по казахским канонам красоты я и урод, но, посмотрел бы он на себя глазами русскими… Экзотическая внешность, на мой взгляд, хороша только у девушки. Всегда хочется узнать, как она делает то или это…

— Благодарить меня должен. Забил бы пацана до смерти и сел в тюрьму!

— А? Благодарить, да? — Али Баба одернул на себе гимнастерку. — Благодарить? Ага. Хорошо. — Он вдруг шагнул вперед и закатил мне со всей дури плюху. Это был не тот случай, о котором весело сказать: «А мы тут плюшками балуемся».

— Благодарю! — заорал он и, примерившись, звезданул меня с другой стороны, хотя я вовсе не выказывал желания подставить левую щеку, получив по правой. — Еще благодарю! — Голова моя дергалась, как груша. — Большое спасибо! — еще удар. Отступая, я уперся спиной в стену и, почувствовав опору, слегка пришел в себя.

— Не за что! — Мой ответ кулаком пришелся ему в солнечное сплетение, кладовщик согнулся пополам. — Не стоит благодарности! — Апперкот в челюсть отбросил его к противоположной стене на какие-то коробки, уложенные штабелем, они посыпались. Верхняя налетела на перевернутую еще до меня кверху ножками табуретку и получила пробоину. Я машинально поднял ее, прочитал на этикетке: «Говядина тушеная. Армейская». Не смог припомнить, чтобы нам хоть раз готовили здесь что-нибудь с тушенкой.

Кладовщик сел под стеной и посмотрел на меня с такой улыбкой, будто дни мои сочтены. Недобитый солдатик так и полз на карачках к выходу, не в силах подняться. Я подобрал его пилотку, сунул себе за ремень, поставил паренька на ноги и, поддерживая, повел к медпункту.

— Что, сука, стучать будешь? — раздался мне вслед голос Али Бабы.

— А то как же! — пообещал я ему. — Сухари суши, готовься в дисбат!

В том, что Али Баба натравил бы на меня сорок разбойников, не будь Ромы, сомневаться не приходилось.

— Дойдешь? — спросил я у своего спасенного.

— Да-а.

— Как звать-то тебя?

— Рядовой Курносов.

— Что ты мне как сержанту докладываешь? Мы с тобой одного призыва. Я Олег.

— Саня.

Только тут я узнал его. Али Баба хорошо парню лицо разукрасил! Саня стоял на стреме у старшины той ночью.

— За что он тебя?

— Замполита проморгал. Накрыл Гарбузов гопкомпанию. — Саня нашел в себе силы усмехнуться. — Траву курили.

Климов уставился на нас большими глазами.

— Слышь, медицина! — с фамильярностью личного друга его шефа обратился я. — Прими травмированного. Капитан не вернулся еще?

— Нет. А с этим что?

— Ну, ты же не маленький. Придумай сам что-нибудь. Пацану то место, где воображение живет, кажется, отбили.

— Спасибо тебе, — слабым голосом простонал Курносов.

— Не за что, Саня, — заверил его я. — Наверное, больше для себя, чем для тебя старался. Жаль было бы потерять самоуважение, пройдя мимо.

Не уверен, что он меня понял.

На другой день в учебке появился следователь из военной прокуратуры — так сказали. Я видел его издали, лица не разглядел. Сыщик в сопровождении замполита и кладовщика Али Бабы (прапорщик был в отпуске) инспектировал склады. Рубликов краешком уха слышал, искали какую-то химию. «Метанол», — догадался я. Сыщик, видно, не исключал того, что Шляхов мог хватануть яду на месте, а сказку про шинок придумали для прикрытия. Я-то знал, что шинок не выдумка, только ждал Рому, помалкивал.

Старшину и Повара свезли на губу. Поваренок, оставшийся за главного, решил превзойти своего патрона в экономии продуктов питания. Даже Рубликов, которого трудно было заподозрить в сочувствии к нам, курсантам, присвистнул в столовой, видя пайки: «Рыжий вконец оборзел!»